Темнота не помешала ему обследовать карцер. Он ощупал сырые, холодные как лед стены, поддерживая рукою кандалы, которые больно сжимали ноги, прошел во все стороны. Цепь была длиною в несколько шагов; прикрепленная к кольцу посреди карцера, она не давала узнику возможности подняться на лестницу и вынуждала его все время торчать в вонючем болоте. Нагнувшись, можно было с трудом дотянуться до нижних ступеней.

Кампанеллу особенно мучил холод. Недаром говорили, что узники «Крокодила» всегда страшно мерзнут!

В Неаполе стояли январские холода, и Санчес намеренно приказал оставить Кампанеллу в одном белье. Холод был таким нестерпимым, что он сразу потерял ощущение времени. Ему казалось, будто он сидит в этой яме уже несколько суток. Чтобы не окоченеть, надо было не переставая двигаться, размахивать руками, ходить. Холод заставлял узника плясать, подобрав тяжелые кандалы. Железо резало кожу и впивалось в кости. Томмазо быстро выбился из сил. Ноги сводило судорогой, кандалы тянули вниз – хотелось сесть прямо в слякоть и не вставать. Но долго нельзя просидеть – холод сковывал члены, надо было вскакивать и опять плясать, плясать, плясать…

Снаружи не доносилось никаких звуков. Здесь даже не было слышно, как во дворе и на крепостных стенах сменялись караулы. «Крокодил» был без окон, а дверь закрывалась так плотно, что не оставалось ни одной щели. В карцере всегда стояла непроглядная темнота. Попробуй догадаться: утро на улице или ночь, рассвет или сумерки!

Пищу узнику приносили не каждый день и всегда в разное время, поэтому нельзя было определить, сколько дней прошло с тех пор, как его бросили в карцер. Время тянулось очень медленно, и часы казались целыми сутками.

Когда Томмазо совсем выбивался из сил, он садился на землю. Вставать было трудно: ноги опухли, и кандалы еще глубже врезались в тело. Холод и усталость доставляли такие мучения, что трудно было о чем-нибудь думать. Мысли становились все ленивей и неповоротливей. Томмазо двигался почти машинально. Голова была совсем пустой. Усилием воли он заставил себя думать. Сперва, чтобы побороть усталость и преодолеть растущую апатию, он стал вспоминать стихи. Он читал их вслух, шагая из стороны в сторону, насколько позволяла цепь.

Инквизиторы любили говорить, что арестанта сажают в карцер именно для того, чтобы он на досуге имел возможность как следует поразмыслить над ожидающей его судьбой. Вот так и нужно использовать это время! Неужели он не придумает еще какой-нибудь уловки, чтобы помешать врагам быстро закончить следствие?

Томмазо не знал, сколько прошло времени, когда ему первый раз принесли пищу. Один день или двое суток? Голод мучил его давно. Свет от фонаря резал глаза. Надзиратель спустился вниз и поставил на нижнюю ступеньку кружку воды и небольшой кусок хлеба. Кампанелла попытался с ним заговорить. Тюремщик молча ушел. Силы быстро убывали. С каждым часом все труднее и труднее было двигаться. Теперь уже Кампанелла не мог поддерживать рукой кандалы, и железо немилосердно врезалось в опухшие ноги. Щиколотка была мокрой и липкой. От крови или от грязи? Только когда ему во второй раз принесли хлеб и в карцере на несколько мгновений стало светло, Кампанелла увидел, как из замазанных грязью ссадин сочится кровь.

От голода кружилась голова. Он должен был напрягать всю свою волю, чтобы подняться. Иногда на какие-то мгновения он погружался в полузабытье. Потом, тревожно вздрогнув, пробуждался. Не сразу удавалось заставить окоченевшие руки и ноги снова двигаться.

Он лежал, прислонившись затылком к каменной стене, по которой беспрерывно бежали тоненькие струйки воды. Он напряженно думал, как помешать трибуналу вынести приговор. Во что бы то ни стало он должен подготовить побег, вырваться на свободу и продолжать борьбу! В его голове рождались десятки планов. Зря мудрецы из трибунала думают, что они смогут быстро осудить его как «изобличенного». Разве они уже достаточно разобрались в его сложном деле, требующем вмешательства компетентных людей и долгих, очень долгих расследований?! Он задаст им еще немало работы – ему торопиться некуда. Каждый выигранный день увеличивает шансы на удачный побег. Сознание, что он оправдает надежды Дионисия и других товарищей, беззаветно верящих, что нет такого положения, из которого бы Кампанелла не нашел выхода, наполняло его гордостью. Друзья могут быть спокойны! Томмазо нашел выход!

Ему казалось, что уже несколько суток не приносили есть. Когда надсмотрщик поставил на нижнюю ступеньку кружку с водой и хлеб, Кампанелла нагнулся – и упал. Много времени прошло, пока ему удалось дотянуться до хлеба…

Вода и хлеб, которые принесли в четвертый раз, так и остались нетронутыми. Кампанелла не мог больше встать. Он попросил позвать лекаря. Надзиратель ответил, что доложит в трибунал. Врач, разумеется, не пришел.

…Он очнулся от какого-то странного и глухого шума, точно кто-то катал по камням вокруг башни пустые бочки. Неожиданно он услышал плеск воды и вспомнил страшные истории об узниках, утонувших в «Крокодильей яме». Карцер находился под землей и примыкал ко рву, опоясывающему башню. Во время сильных приливов и бурь вода из моря попадала в ров и начинала заливать карцер. Неужели буря?!

Вода прибывала очень быстро. Кампанелла закричал. Но разве кто-нибудь услышит его голос из этой могилы? Превозмогая боль, он заставил себя встать. Вода доходила до колен – холодная морская вода. Вот почему карцер назвали «Крокодильей ямой» – люди должны плавать в нем, словно крокодилы! Узник не может забраться на лестницу и спастись от наводнения. Пусть он, прикованный цепью к полу, захлебываясь, проклинает судьбу!

Томмазо бродил в ледяной воде и с ужасом чувствовал, что она поднимается. Должны же тюремщики, слыша шум бури, вспомнить и о нем!

Если бы у него были силы, чтобы вплавь держаться на воде, то этому мешали бы кандалы. Сколько бы он ни рвался и ни кричал, пройдет немного времени – и вода захлестнет его с головой. Лишь бы не упасть. Он понимал, что тогда не встанет.

Не лучше ли сразу конец? Он гнал прочь малодушные мысли, хотя и знал, что его ждут только новые мучения, пытки, казнь. Конец?! Неужели его мыслям так и суждено погибнуть вместе с ним в этой проклятой яме? Неужели он не осуществит новых планов и не посрамит хитроумных врагов?!

Он кричал и, барахтаясь в воде, инстинктивно тянулся к лестнице. Он держался на ногах из последних сил отчаянным напряжением воли. А вода в карцере все прибывала и прибывала…

Глава одиннадцатая

Узник сходит с ума