— Люси рассказывает другую историю, — парирую я. — Никакого проникновения в базу данных Ситуационного центра не было. Речь шла об одном полицейском участке, где якобы тяжкие уголовные преступления, например крупные кражи, переводились в разряд мелких, а кражи со взломом — в категорию преступно причиненного вреда.

— Серьезно.

— Я не знаю, что именно она узнала и как, но согласна — да, серьезно. И мне жаль, если о Люси отзываются так, как ты сказал. Жаль, что у нее репутация хакера. Если, конечно, люди действительно так говорят.

— Черт, док, она же всегда этим занимается. Если может влезть куда-то, обязательно влезет, а возможности у нее почти неограниченные. Ты и сама это знаешь, так что давай не будем делать вид, что она когда-нибудь изменится, ладно? Я бы, может, и сам так делал, если бы был таким, как она. Хочешь чего-то — делай что надо, бери, потому что можешь. Законы для Люси — всего лишь кочки на крутом горном склоне. Препятствия, которые надо обойти, и чем их больше, чем они труднее, тем больше это Люси по кайфу.

Я смотрю в открытое окно на бурые марши и вьющиеся змейкой протоки и бухточки. Горячий ветерок приносит запах тухлого яйца.

— Вообще-то Люси наплевать, кто что о ней думает. — Марино сминает бумажный пакет.

— Люси понравилось бы, что ты так считаешь. Но только на самом деле есть многое, на что ей не наплевать. Включая Джейми. — Я пробую бисквит. — Знаю, что потом пожалею, но уж больно вкусно.

— Пожалуй, съем еще один — вдруг с ланчем не получится.

— Ты похудел, уж не знаю, как тебе это удалось.

— Ем только тогда, когда организм этого требует, а не когда проголодаюсь я, — объясняет Марино. — Полжизни прожил и только теперь сообразил. Типа, жду, пока не проголодаюсь на клеточном уровне. Ну, ты понимаешь.

— Представления не имею. — Я протягиваю ему еще один бисквит.

— И знаешь, это работает. Кроме шуток. Цель такая — не думать. Когда потребуется пища, твой организм сам даст тебе об этом знать, и тогда уж принимай меры. Так что я лично о еде больше не думаю. — Марино треплется с набитым ртом. — Я не планирую, что съем то-то и то-то или чего-то не съем. Я не думаю, что должен поесть в определенное время. Этот вопрос теперь регулирует мой организм, и меня это вполне устраивает. Сбросил пятнадцать фунтов за пять недель и даже подумываю, не написать ли книгу. Не думай, что ты толстый, — просто ешь. Игра слов. На самом деле я не говорю людям не думать, что они толстые. Я говорю им не думать об этом вообще. Уверен, народу это понравится. Может, надиктую, а потом кто-нибудь напечатает.

— Меня беспокоит, что ты снова куришь.

— Какого черта ты постоянно об этом твердишь?

— В фургоне кто-то курил.

— А по-моему, здесь хорошо пахнет.

— Вчера пахло не очень хорошо.

— Это приятели, пара рыбачков. Когда жарко и едешь с открытыми окнами, парням хочется затянуться.

— Может, тебе стоит быть немного хитрее.

— Да чего ты привязалась с этими сигаретами? Как будто в курительную полицию записалась.

— Ты же помнишь, каково пришлось Розе. — Я напоминаю ему о моей секретарше, умершей от рака легких.

— Роза не курила, за всю жизнь ни разу не затянулась. У нее вообще никаких вредных привычек не было, а рак все равно прицепился. Может, как раз поэтому. Я для себя уже решил, что если слишком сильно себя зажимать, то только хуже будет. Так какой смысл лишать себя чего-то? Чтобы помереть раньше срока в добром здравии? Жаль, ее здесь нет. Без нее все не так. Черт, не люблю, когда люди вот так вот уходят. Знаешь, до сих пор вхожу в твой кабинет и думаю, что вот сейчас увижу ее за столом с той старенькой печатной машинкой «Ай-би-эм» и этим ее выражением лица. Есть люди, которые не должны умирать, а получается, что те, кто должны, так целую вечность и ошиваются на белом свете.

— У тебя недавно диагностировали базально-клеточную эпителиому, тебе удалили пораженные ткани. Ради бога, не начинай курить.

— Рак кожи появляется не из-за курения.

— Курение втрое повышает шансы заболеть.

— Ладно. Если я побалуюсь с сигареткой, когда рядом кто-то смолит, большого вреда не будет.

— Не курите больше сигареты — просто балуйтесь с ними. Может, тебе лучше такую книжку написать. Народу понравится.

— То дерьмо, из-за которого Люси беспокоится… никто ничего не докажет. — Марино возвращается к прежней теме, потому что не хочет, чтобы ему читали нотации. — Обвинений никому не предъявили и не предъявят. Джейми из офиса окружного прокурора ушла навсегда, чего люди вроде Фарбмана только и хотели. Все просто и ясно. Он, должно быть, так рад, будто в лотерею выиграл.

— Только вот Джейми не рада, хотя вида и не показывает.

— По-моему, она вполне довольна тем, чем сейчас занимается.

— Не верю.

— Ей, конечно, не нравится, как все случилось, потому что ее заставили уйти. Ты бы как себя чувствовала, если бы тебя выгнали, невзирая на все твои заслуги?

— Хочу верить, что не стала бы подстрекать человека, которого вроде бы люблю, сделать что-то противозаконное, потому что мне захотелось поставить на наших отношениях крест.

— Да, но только их разрыв с Люси никакого отношения к тому, что Джейми выставили из офиса окружного прокурора, не имеет.

— Имеет, причем самое непосредственное. Джейми сама себя уничтожила, — возражаю я. — Сначала создала, а потом, увидев, что получилось, разбила вдребезги, чтобы начать все сначала. Но так не бывает. Никогда. Нельзя перестроить себя на фундаменте лжи. Ты помогал ей устанавливать сигнализацию и камеры слежения. Она и оружие носит?

— Я дал ей пару уроков стрельбы в местном тире.

— Чья идея?

— Ее.

— Большинство ньюйоркцев оружие не носят. У них другая культура, им это не присуще. Почему она вдруг решила, что ей нужно оружие?

— Может быть, чувствует себя здесь чужой, да и, признаемся честно, все, что связано с Доной Кинкейд, к беззаботности не располагает. Думаю, Джейми изрядно пугает то, что она сейчас делает, а к оружию ее приучила Люси, которая постоянно вооружена. Она ж, наверно, и в душ с «глоком» ходит. Вот Джейми и привыкла.

— Как привыкла иметь КОО «Анна Коппер», которая начиналась как злая шутка из-за того, что Люси обиделась? Да, Граучо Маркс, серьезно вложившийся в «Анаконду Коппер», добывающую компанию, которая пошла ко дну во времена Великой депрессии, теперь обвиняется в загрязнении окружающей среды. Ты ведь не понимаешь, что тут происходит?

— Не знаю. Может, только догадываюсь.

— Ты инвестируешь во что-то, что выглядит привлекательным и выгодным, но на самом деле опасно и вредно. Ты вкладываешься и теряешь все. Тебе конец.

— Ты слышала его старые радиопрограммы? «Ставка — ваша жизнь». Ну, знаешь, какого цвета Белый дом или кто похоронен в мемориале Гранта,[22]все в таком духе. Забавный был парень. Так что насчет Джейми беспокоиться не надо.