— Ты скажешь доктору Денгейту про новые результаты ДНК? — спрашивает Марино.

Я думаю только о том, что написал Бентон, и ни на чем другом сконцентрировать свое внимание не могу.

На флагштоках бессильно обвисли флаги, воздух застыл. Пешеходная дорожка обсажена краснеющими кустиками хвоща, где так любят устраивать гнезда колибри. Разбрызгиватели трудятся вовсю, нацелив форсунки на край травы. Мы паркуемся на гостевой стороне, перед окнами с отражательным, пуленепробиваемым стеклом, рассчитанным на то, чтобы выдержать террористическую атаку, и в голове у меня только одно: Дона Кинкейд сбежала из отделения для невменяемых преступников госпиталя Батлера.

Если это так, то кто-то умрет. Может быть, даже не один человек, а больше. В этом я не сомневаюсь. Дона Кинкейд поразительно умна и хитра. Она — садист, и до сих пор ей неизменно удавалось получать все, что она только хотела в своей загубленной жизни, в которой ей досталась роль хищника. До сих пор ее никто еще не остановил. В том числе и я. Я лишь придержала ее ненадолго, но определенно не остановила, и единственная причина того, что я еще жива, — удача. Туман от разбрызгивателей касается лица, и я вспоминаю другой туман, красный туман ее крови. Я помню солоноватый, железистый привкус во рту, на зубах, на языке. Помню кровавый туман в глазах, в волосах. Тара Гримм предположила, что Кэтлин Лоулер может выйти из тюрьмы. Не планирует ли и Дона Кинкейд приехать сюда?

— Эй, ты что, привидение увидела?

Это Марино обращается ко мне.

— Извини, — говорю я и открываю заднюю дверцу фургона.

— Так ты скажешь ему насчет новых результатов анализа ДНК? — снова спрашивает он.

— Нет, не скажу. Не хочу в это влезать. Лучше просмотреть дела, как будто я ничего не знаю. Подойти беспристрастно. — Я достаю из переносного холодильника запотевшие бутылки. — Не знаю, когда ты положил лед в эту штуку, но если захочешь заварить чай, то, наверное, уже можно.

— По крайней мере, что-то мокрое. — Он забирает у меня бутылку.

— Я сейчас, только позвоню. — Отступаю в тень — там тоже жарко — и набираю номер Бентона. Надеюсь, они с Люси еще не взлетели.

— Рад, что вы еще там, — с чувством произношу я, когда он отвечает. — Извини, у вас ветер. Не надо мне было звать вас в Саванну, видишь, как получилось.

— Ветер не самая большая наша проблема. Всего лишь притормаживает. Ты в порядке?

— Одежда не по погоде.

— Я тут кофе беру, пока Люси расплачивается за топливо. Боже, в Нью-Джерси тоже адская жара.

— Так что случилось?

— Официальной информации нет. Наверное, мне и не следовало тебя беспокоить. Возможно, никакой проблемы и не существует. Но я знаю, на что она способна, и ты тоже знаешь. Ей удалось как-то убедить охранников и персонал в Батлере, что она нуждается в срочной госпитализации.

— Из-за чего?

— У нее астма.

— Раньше ее не было, а теперь, конечно, появилась. — Я вспыхиваю от злости.

— Астма была у Джека, и она передается по наследству.

— Симуляция и внушение, — говорю я, понимая, что не вполне справедлива.

— «Скорая» увезла ее около семи утра. Мой контакт в Батлере — к ней он отношения не имеет и прямого доступа к информации у него нет — услышал об этом случайно и прислал сообщение полчаса назад. Вообще-то я даже рад, что ты там, за тысячу миль отсюда, но все равно будь внимательна. Меня это все немного нервирует. Не верю, что все так просто.

— Это понятно, учитывая, о ком идет речь. — Пот течет по груди и спине, воздух неподвижный и густой, как пар. — Значит, она все еще за решеткой?

— Полагаю, что так, но деталей не знаю.

— Полагаешь?

— Кей, я знаю лишь то, что ее перевезли в главный госпиталь Массачусетса и что случилось это совсем недавно. Мы же не можем допрашивать человека, когда у него проблемы со здоровьем. У нее есть свои права.

— Конечно, есть. И побольше, чем у остальных.

— Зная ее способности и умение манипулировать людьми, я, разумеется, подозреваю, что здесь какая-то игра, — продолжает Бентон.

— Они, скорее всего, даже не представляют, с кем имеют дело. — Я имею в виду сотрудников массачусетской больницы.

— Не исключено, что это еще одна уловка ее адвокатов — вызвать сочувствие, намекнуть на якобы плохое обращение с их подзащитной или сочинить еще одну историю о том, какой ущерб ты нанесла ее психическому и физическому здоровью. Астма обостряется при стрессе.

— Нанесла ущерб ее здоровью? — Я припоминаю, что говорила накануне Джейми.

— Именно к этому она и ведет дело.

— Значит, ты считаешь, что уже есть дело.

— Я лишь хочу сказать, что к этому она ведет. Я не сказал, что у нее есть какие-либо основания для предъявления тебе обвинений. На мой взгляд, их нет. Ты, похоже, сильно расстроена.

— Если ты знал, что она собирается подать на меня в суд, то мог бы так и сказать мне об этом. Мне было бы легче.

Меня уже трясет. На память приходят слова Марино: мой муж знает, что я под следствием. Как он может жить со мной в одном доме, зная такое, и молчать? Почему он в тот вечер позволил мне выйти одной? Или ему было наплевать, что может случиться? Или я уже ничего для него не значу? Или он уже не любит меня? Марино ревнует, напоминаю я себе.

— Поговорим обо всем, когда я прилечу. Но если ты не знала, что защита намерена обвинить во всем тебя, то тогда ты единственная, кто об этом не слышал. Люси идет к вертолету, так что мне пора. Позвоню, когда прилетим.

Потом он говорит, что любит меня, и наш разговор завершается. Разбрызгиватели продолжают поливать, вода растекается волнами и брызжет на листья, а от дорожки поднимается дрожащая стена марева. Я иду к входу в лабораторию, вхожу в фойе с уютными креслами и диванами, персидским ковром-серапи с преобладанием бежевого и розового, пальмами в горшках и эстампами с изображением канадских осин и садов на стенах цвета «белая ночь». Сидящая в углу одинокая пожилая женщина невидяще смотрит в окно. Во всем здесь чувствуется вкус, вот только само заведение популярностью не пользуется. Я набираю номер Джейми Бергер.

К черту платные телефоны. Нечего притворяться, будто мы не разговаривали. Если кто-то слушает — наплевать, да и в любом случае я ей не верю. Ее сотовый переключается на голосовую почту.

— Джейми, это Кей. — Я оставляю сообщение. — Ситуация на севере изменилась, о чем ты, подозреваю, уже знаешь. — Слышу в своем голосе обвинительную нотку, как будто в случившемся есть и ее вина. Вполне вероятно.

Дона Кинкейд задумала что-то, потому что знает о ДНК, и я в этом не сомневаюсь, а Джейми либо наивна, либо не желает из упрямства это признавать. Если уж на то пошло, о случившемся могут знать и еще несколько человек, от которых стоит ждать неприятностей. Я не верю, что Джейми этого не понимает. Нет, она начала какую-то ужасно опасную игру.