Зная, что отец будет настаивать на определении победителя по трем партиям, Женевьева быстренько сдала первые две. Она играла не хуже отца, и обмануть его было нелегко. Однако несколько демонстративно подавленных вздохов, пальцы, прижатые к вискам, время от времени отсутствующая слабая улыбка сделали свое дело — отец все же спросил, что с ней. За вялым, вымученным утверждением, будто «все в порядке», последовала ошибка, какую мог сделать только новичок. Виктор с удовольствием воспользовался ею, победно завершил партию и велел Женевьеве пораньше лечь спать, пробурчав, что эти шатания по гостям в такую жару очень вредят здоровью и чем скорее семья переедет в загородную резиденцию, на плантацию, тем лучше.

Женевьева послушно поднялась к себе и вскоре услышала, как парадная дверь захлопнулась за Виктором, отправившимся в клуб. Это послужило сигналом и для Николаса — тут же простыл и его след. Элен и Элиза продолжали свою болтовню, так что Женевьева, спустившись с террасы по внешней лестнице, смогла тихонько прошмыгнуть в боковую калитку.

Когда она постучала в дверь на Рэмпарт-стрит медным молоточком, пробили часы на соборе Святого Людовика. Дверь тут же отворила девочка-служанка, которую Женевьева уже знала по предыдущим своим визитам. Вообще-то она обычно видела лишь Доминика и Сайласа, но присутствие других людей угадывалось по голосам, шагам и хлопанью дверей.

— Месье еще не приехал, мадемуазель, — пробормотала девочка и впустила Женевьеву в холл.

— Вот как? — Женевьева встревоженно огляделась, и по спине ее пробежала холодная дрожь.

Ей и вообще-то не хотелось бывать в этом доме, а уж в отсутствие Доминика тем более. Женевьева не могла забыть ту злобную энергию, которая исходила от Анжелики во время ритуала, и теперь казалось, что эта энергия ненависти пронизывает весь дом. Она хотела подождать Доминика на улице, но спохватилась: глупо, нельзя подчинять всю жизнь суеверным страхам.

Женевьева нерешительно поднялась по лестнице, наступая на какой-то белый порошок, рассыпанный перед дверью спальни, и вошла в знакомую, роскошно убранную комнату, освещенную одним лишь ночником.

Подойдя к окну, она выглянула наружу в надежде увидеть Доминика или хотя бы немногословного Сайласа, к которому относилась с абсолютным доверием. Если он рядом, ничего плохого случиться не могло. Но улица оставалась пустой. Постель, однако, казалась такой манящей, что Женевьева сняла тюрбан — вымытые душистые волосы рассыпались по плечам. Миткалевое платье полетело на стул, и Женевьева уже было начала снимать белье, как вдруг услышала из-под двери какое-то шуршание…

Воображение, подстегиваемое жуткими впечатлениями предыдущего вечера, стало рисовать страшные картины. Ей представились полчища заговоренных хозяйкой дома крыс и скользких гадов, злобно кишащих под дверью, людей в хитонах и масках с ножами в руках, кровь, брызжущая из перерезанных глоток, гремящие барабаны и странные узоры из золы на полу. С ее губ сорвался сдавленный не то стон, не то крик, когда, полуосознанно предпочтя оказаться лицом к лицу с тем, что ждало ее за дверью, как бы ужасно оно ни было, Женевьева широко распахнула дверь.

— Что вы делаете? — И уставилась на Анжелику, ползавшую на коленях с веником и тряпкой в руках.

Огромные карие глаза, полные всепоглощающей ненависти, взглянули на нее снизу вверх, и с глубоким удовлетворением в голосе Анжелика констатировала:

— Вы наступили на это! Вы нарушили узор.

— Ну и что? — вопрос комом застрял в горле Женевьевы: она поняла, что лучше бы ей не слышать ответа.

— Это колдовской порошок, — объявила Анжелика, медленно поднимаясь с колен, в глазах ее полыхал победный огонь. — Теперь к вам явится Посыльный Смерти.

Очевидный страх, обуявший Женевьеву, придал смелости Анжелике, и она вошла в спальню.

— Посыльный возвестит вашу смерть, — прошипела она, — и уведет за собой в мир теней.

— Нет… нет… Вы не понимаете, что говорите. — Женевьева отчаянно затрясла головой, прижимая руку к груди. — Все это выдумки. Я не верю в ваше колдовство. — Но голос ее предательски дрожал.

— Вам придется поверить, — возразила Анжелика низким взволнованным голосом. — Грязная воровка, когда Посыльный принесет тебе весть, ты увидишь, что смерти тебе не избежать.

— Как вы смеете так меня называть! — На мгновение страх уступил место гневу, и Женевьева с размаху ударила по злорадно уставившемуся на нее лицу.

Анжелика пришла в неистовство, нанесла ответный удар и вцепилась в золотистую копну волос. В следующее мгновение обе женщины, обезумевшие от гнева, позабыли о всяких приличиях, о том, где находятся, и даже о причине своей ссоры. Женевьева помнила лишь о том, что не должна допустить поражения, потому что в этом случае окажется во власти зла, которое пока лишь коснулось к ней. Анжелика же думала лишь о том, как поставить это мерзкое существо на колени и выкинуть из дома. Она совершенно не вспоминала о Доминике, пока кольцо грозной ненависти, в которое сплелись их руки и тела, не оказалось внезапно разорванным и Анжелика не отлетела к стене.

Доминик держал Женевьеву за талию, прижав к себе спиной, так что лица его она не видела. Но его видела Анжелика, и это зрелище заставило квартеронку содрогнуться от ужаса.

— Она ударила меня, — промямлила Анжелика, и от страха, который охватил ее, слова прозвучали довольно убедительно. — Напала…

— Лживая сука! — Все еще не в состоянии мыслить здраво и не обращая никакого внимания на Доминика, Женевьева рванулась по направлению к трусливо дрожащей ненавистной сопернице.

Хватка Доминика стала крепче, Женевьеве показалось, что железный пояс затянулся на ее талии, грозя перерезать пополам.

— Если ты сделаешь еще хоть одно движение по направлению к ней или скажешь еще хоть одно слово, то будешь жалеть об этом до конца своей жизни!

Это было уж слишком! Так разговаривать с ней, да еще в присутствии Анжелики, которая хотела убить ее! К тому же он нарушил свое слово. Умудрившись повернуться к Доминику лицом, она занесла руку над головой — ярость и ужас застыли в ее золотисто-карих глазах. Доминик успел мертвой хваткой стиснуть ее запястье и, заведя руку за спину, заставил Женевьеву приподняться на цыпочки. Грудь ее под тонкой тканью рубашки оказалась тесно прижатой к его груди. Мучительно корчась от его стальной хватки, она всеми силами старалась вырваться.

— Не вынуждай меня делать то, о чем мы оба потом пожалеем, Женевьева, — властно прошептал он, уткнувшись в ее пахнущие розовой водой всклокоченные волосы, и сквозь медленно рассеивавшийся дурман безумия Женевьева осознала, что в его тоне звучала скорее просьба, чем угроза.

От неподвижного мужского тела, к которому она была тесно прижата, исходили уверенность и надежность. Постепенно спокойствие передалось и ей, она перестала дергаться, дыхание стало ровным. Хватка Доминика ослабела, он отстранил Женевьеву от себя и легонько подтолкнул к кровати:

— Сиди и не двигайся.