совсем другое, — подумал Леонид Витальевич. — Какое же это имеет отношение к предыдущему?» Но он не сказал этого вслух, решив, что не надо раздражать бургомистра несогласием уже сейчас, раньше чем разговор дошел до цели, ради которой начат.

— Помните девушку — в Харькове, — такую тоненькую курсисточку? Не при женах будь сказано, она ведь нам обоим нравилась… Помните? — быстро, почти украдкой спросил Грачевский.

— Нам обоим? — переспросил Леонид Витальевич, как будто дело теперь принимало крайне серьезный и весьма озадачивающий оборот. — Какую же вы имеете в виду…

— Да знаете вы! Она еще постоянно бывала в доме старика Данилевского, знаменитого фольклориста, — его-то вы не забыли?

— Никоим образом, — поспешно вставил Леонид Витальевич.

— Старик любил с ней играть в «подкидного дурака», а у него не было случайных партнеров. Да!.. Это вы ведь о ней сказали: «Она так умна, что сам Данилевский с нею играет в „подкидного дурака“?..»

— Да-да, — подтвердил Леонид Витальевич, — кажется, я действительно сказал что-то в этом роде.

— Как же, как же! Старик, помню, смеялся — ваши шутки ему вообще были по душе.

Их прервал человек, принесший бургомистру бумагу на подпись. Грачевский стал читать ее, а человек стоял рядом, чуть наклонясь над столом, и Леонид Витальевич глядел на него сперва рассеянно, потом — припоминая.

Не этого ли самого мужчину ему кто-то показал на улице, прошептав: «Начальник полиции…»? Этого. Говорят, полиция и гестапо очень тесно между собой связаны… Да, наверно уж. А точно ли, что все смертные приговоры жителям города непременно дают Грачевскому на визу? Может ли быть?.. Не исключено.

— Я что… подпись где-то тут, вероятно, должен поставить? — спросил Грачевский пришедшего, показывая Леониду Витальевичу, что далеко еще не освоился в казенном месте и не обрел никакой канцелярской сноровки.

В ответ человек, бывший, скорее всего, начальником полиции, пальцем указал бургомистру, где именно тот должен расписаться. Тогда с нарочитой неловкостью Грачевский расчеркнулся…

— Так вот, эта умная девушка, нравившаяся нам обоим, — продолжал он, — прекрасно сказала однажды: «Мне омерзительны устроители дела Бейлиса, но почему я должна стыдиться того, что не испытываю потребности лобызать самого Бейлиса?!» И, представьте, старик сразу же: «Позвольте мне поцеловать уста, произнесшие сии слова!» А не при вас ли это было?

— Нет. Не при мне.

— Редчайший был старик! — говорил Грачевский, все глубже погружаясь в воспоминания. — Знаете, как кончил он: его хватил удар, когда его внучка вышла замуж за красного героя Гнедина!

— Разве? — спросил Леонид Витальевич, думая о том, как сам бургомистр упрощает ему переход к тому разговору, ради которого он явился в управу. — Помнится, там были и другие обстоятельства… Нет? Вы не догадаетесь, что привело меня к вам! Я здесь за тем, чтоб хлопотать за его правнучку!.. К счастью, — продолжал он, не делая паузы, — мои хлопоты и ваше вмешательство облегчаются тем, что все предельно просто: правнучка Данилевского схвачена как еврейка!

— Ужасно, — проговорил Грачевский, и чувствовалось, что он и правда глубоко затронут услышанным. — Ребенок, в котором смешалась кровь Данилевского и Гнедина!..

— Гнедин тут ни при чем, — сказал Леонид Витальевич и поспешно отрицательно покачал головой. — Это мне абсолютно достоверно известно. То, что отец девочки — не он, бесспорно, ибо…

Он говорил еще с минуту, и хотя каждого его доказательства в отдельности было довольно, бургомистр не остановил его, пока он не привел их все.

— Ясно, я понял, — наконец сказал Грачевский и добавил: — Хорошо, что так… — Казалось, душевное равновесие возвращалось теперь к нему: не было на свете существа, в котором смешалась кровь Данилевского и Гнедина!

После паузы Грачевский произнес тираду. Морщась от боли, содрогаясь от брезгливого чувства, он говорил о послереволюционном поколении, о детях, в жилах которых смешалась кровь ученых и невежд, аристократов и лакеев, стражей закона и убийц… Его ужасала непоправимость происшедшего и увлекала собственная речь. В продолжение тирады он несколько раз взглядывал на Леонида Витальевича, как бы спрашивая: «Видите, какие — высокого порядка! — причины вызывают мое волнение?!»

…С юношеских лет Грачевский поддерживал знакомство со множеством людей. Он добивался покровительства одних, расположения других, дружбы и союзничества третьих, от четвертых требовал, чтоб они уступили ему дорогу к благам жизни. Так было долгие годы. И в течение этих долгих лет он желал стать собеседником Леонида Витальевича. Ему представлялось, как они рассуждают о высоких материях. Эти беседы позволили бы ему считать, что он живет духовной жизнью. А ему нужен был повод так считать. В стольких разговорах о духовности участвовал он в студенческие годы, что не мог совсем об этом забыть. И стремился к жизни удобной, благоустроенной, неопасной и заодно уж духовной…

Однако Леонид Витальевич, легко дававший ночлег малознакомым людям, дававший взаймы всем, кто просил, в собеседники выбирал строго. Тут дверь не для всех была открыта, и Грачевскому редко удавалось к нему приблизиться…

— Тема, которой вы коснулись, вызывает много мыслей, — сказал Леонид Витальевич и увидел, как обрадовался Грачевский его словам, — Не стоит, может быть, об этом походя. Признаюсь вам: то, что мы в городской управе, не располагает меня к отвлеченным размышлениям. И немного боязно: вдруг прервется аудиенция, а я ведь не услышал еще вашего ответа. Вам будет стоить усилий спасти девочку или это не составит большого труда?

— М-да, — заметил Грачевский, встав, и Леонид Витальевич понял: ни то, ни другое; дело обстоит сложней.

— Скажу вам прямо, Леонид: мне бывает трудно совершать добрые дела одно за другим, подряд. Сейчас, в эти дни, я избавил двоих горожан от довольно суровых кар. Если б я совершал поступки только такого рода, то, понимаете сами…

«Какие вещи я должен понимать, да еще с полуслова, да вмиг, да как разумеющиеся сами собой!» — мелькнуло у Леонида Витальевича в уме.

— Добрые дела в моей практике неизбежно чередуются с…

«…злодеяниями», — мысленно подсказал Леонид Витальевич.

— …другими, — не запнувшись, докончил бургомистр. — И потому сейчас я… Кроме того: ведь у нас нет в запасе и двух дней!.. — Он осекся и не объяснил почему. — Вы сказали, девочка схвачена как еврейка? Значит, она уже в гетто. Как ее оттуда извлечь?! Может быть, мы с вами пойдем туда сейчас, чтобы найти ее среди сотен — нет, тысяч! — других и увезти? Так вы представляете себе это?!

— Так, — ответил Леонид Витальевич, видя уже, что все рушится, но не сдаваясь. — Так я себе и представляю: из уважения к памяти Данилевского мы с вами делаем это усилие в спасаем ребенка. И оба — и вы и я — не совершаем при том