На иные стихи явно повлияли события конца Третьей Эпохи, когда кругозор жителей Хоббитании намного расширился благодаря контактам с Раздолом и Гондором. К таким стихотворениям относятся, например, опусы 6 (в летописи «Властелина Колец» вошли вирши Бильбо на ту же тему) и 16 (последний), восходящие к гондорским источникам. В их основе лежат традиционные представления жителей Побережья, отсюда – местные названия впадающих в море рек. Так, в опусе 6 прямо упомянут Белфалас (бурлящий залив Бэл), а также маяк Тирит-Аэар в Дол-Амроте. В опусе 16 упоминается Семиречье – это семь рек Южного Королевства{86} – и употреблено гондорское имя, эльфийское по происхождению, Фириэль{87} – то есть смертная женщина. На Побережье и в Дол-Амроте сохранилось много напоминаний о древнейших обитателях этих мест, эльфах, – еще во времена Второй Эпохи, вплоть до самого падения Эригиона, из гавани, что в устье Мортонда, уходили в море «западные корабли». Таким образом, два эти стихотворения представляют собой лишь обработку южных песен, и Бильбо вполне мог их услышать в Раздоле. Опус 14 также почерпнут из хранимых в Раздоле сведений, эльфийских и нуменорских, о героических днях конца Первой Эпохи; как представляется, здесь нашла отражение нуменорская легенда о Турине и гноме Миме.

Опусы же 1 и 2 – безусловно забрендийского происхождения. Такие подробности об этих местах, о лесистой Лощине, где протекает Ветлянка{88}, ни одному хоббиту, жившему западнее Топей, просто не могли быть известны. Из стихов видно, что забрендийцам был знаком Бомбадил{89}, хотя о его могуществе они догадывались не больше, чем жители Хоббитании – о могуществе Гэндальфа: оба представлялись им героями добродушными, может быть, несколько таинственными и непредсказуемыми, но неизменно комическими. Опус 1 – ранний и составлен из различных легенд о Бомбадиле, бытовавших среди хоббитов. В опусе 2 использованы те же традиционные сюжеты, хотя здесь бранчливая перепалка Тома воспринимается окружающими как шутка – с удовольствием (однако и не без страха), и стихотворение это можно отнести к тому более позднему периоду, когда Фродо и его спутники уже побывали в доме Бомбадила.

Собственно хоббитанской поэзии, представленной в Алой Книге, присущи две основные особенности: пристрастие к причудливым оборотам и к вычурным размерам и ритмам, – при всей своей простоте хоббиты, безусловно, отдают предпочтение стихосложению искусному и изящному, хотя это не более чем подражание эльфийским образцам. Стихи эти только на первый взгляд кажутся легкомысленными и игривыми – со временем возникает ощущение, что за словами скрывается нечто большее. Особняком стоит опус 15, имеющий явно хоббитанское происхождение, однако написанный гораздо позже других и относящийся к Четвертой Эпохе. Опус этот включен в сборник, поскольку в верхней части листа, на котором он обнаружен, помечено: «Сон Фродо». Знаменательная пометка! Конечно, ни о каком авторстве Фродо здесь и речи не может быть, важно другое – стихотворение с такой пометкой дает четкое представление о тех темных, тягостных снах, посещавших Фродо каждые март и октябрь в течение последних трех лет. Оно же созвучно и традиционным представлениям о хоббитах, пораженных «безумием странствий», которые если и возвращаются в родные места, то становятся замкнутыми и нелюдимыми. Надо сказать, что в мироощущении хоббитов всегда присутствовало Море, но страх перед ним и недоверие ко всему эльфийскому преобладали в Хоббитании конца Третьей Эпохи, и недоверие это не вполне исчезло даже после событий и перемен, ознаменовавших завершение этой Эпохи.

Том веселый, Бомбадил, ходил в куртке синей,

Шляпа – дрянь, зато перо – белое, как иней,

Кушачок зеленый, кожаные штанцы,

А ботинки желтые – хоть сейчас на танцы!

Жил Том под Холмом, где исток Ветлянки —

Родничок среди травы на лесной полянке.

Том веселый, Бомбадил, в летние денечки

По лугам любил гулять, собирать цветочки,

Пчел пасти и щекотать шмелей толстобоких,

А еще любил сидеть у бочагов глубоких.

Вот однажды бороду свесил с бережочка:

Золотинка тут как тут, Водяницы дочка,

Дерг его за волосье, он – бултых в кувшинки

И пускает пузыри, промочил ботинки.

«Эй, Том Бомбадил, – говорит девица, —

Ты чего забыл на дне? Хватит пузыриться!

Рыб да птиц напугал и ондатру даже.

Шляпу, что ли, утопил и перо лебяжье?»

Том в ответ: «Искать не буду – холодна водица.

Шляпу мне достань-ка ты, милочка-девица.

Да ступай, спи-усни, где спала доныне —

Под корнями старых ив в темной бочажине».

К дому матушки своей, в бучило на донце,

Золотинка уплыла. Том прилег на солнце

Средь корней корявой ивы: мол, мы здесь приляжем

Башмаки сушить и шляпу с перышком лебяжьим.

Тут проснулся Дядька-Ива, тихой песней сонной

Убаюкал Бомбадила под разлапой кроной,

А потом – хвать его: сцапал, прямо скажем,

Тома вместе с башмаками и пером лебяжьим.

«Ох, Том Бомбадил, разве же учтиво

Залезать в чужой дом, даже будь он – ива?

С тебя лужа натекла под древесным кряжем,

Еще хуже – щекотаться перышком лебяжьим!»

«Дядька-Ива, отпусти! Что-то ломит спину —

Не похожи твои корни на мою перину.

Чур-чура! Глотни, старик, ключевой водицы.

Баю-бай, спи-усни, как дочь Водяницы».

Дядька-Ива, услыхав это его слово,

Бомбадила отпустил, запер дом и снова

Закряхтел, забормотал, глядя сон древесный.