В часы же ночные –

Одежды иные,

Сияют, как в небе звезда;

В чешуйки рыбешки

Обутые ножки,

Сверкая, ступают туда,

На пруд танцевальный,

Где гладью зеркальной

Застыла вода в полумгле, —

Там призрачен свет,

Там легкий балет

Танцует она на стекле,

И каждый шажок,

И каждый прыжок

Стежок оставляет на нем.

Глядит она ввысь,

Где звезды зажглись

В небесном шатре, а потом

Глянула вниз,

А там – вот сюрприз! –

Принцесса по имени Ши,

Такой же талант,

К пуанту – пуант,

Так же танцует в тиши.

И так же легка,

И так же ярка,

Но – страшно подумать! – она

В пучине-то оной

Книзу короной

Висит, а пучина – без дна!

И эта принцесса

Не без интереса,

Точнее, с восторгом глядит,

Как книзу короной

В пучине бездонной

Другая принцесса висит!

И только носочки

В некоей точке

Друг друга касаются там.

А где это «там»,

Неведомо нам —

Где вниз головой к небесам! —

Познаний волшебных,

На это потребных,

Не хватит и эльфам самим.

От века доныне

Танцуют эльфини:

Танцует прекрасная Ми –

Мелькают одежки

И стройные ножки

В туфельках из чешуи,

Такие же ножки,

И те же одежки,

И туфельки из чешуи —

Танцует прекрасная Ши!

Лунный Дед был серебряно сед

и в серебряных башмаках,

Венец из опала, но этого мало —

поясок у него в жемчугах,

А поверх всего серый плащ у него,

под ногами – сверкающий пол;

И вот хитрым ключом – ключ хрустальный причем! –

тайный ход он открыл и вошел.

И с блаженной улыбкой по лесенке зыбкой,

по ступенькам ажурным идет,

Наконец-то он волен и премного доволен,

что пустился в безумный поход.

Надоело ему век сидеть одному

в лунной башне на лунном холме –

Даже чистый алмаз уж не радует глаз! –

и одно у него на уме:

Чтобы алый коралл на плаще засверкал,

и рубин – у него на челе,

Чтобы яркий берилл его жизнь озарил, —

он решил побывать на Земле,

Чтобы впредь не сидеть, без конца не смотреть

на теченье светил, например:

Скука – смерть! – эта твердь, и ее круговерть,

и веселая музыка сфер.

Он на лунном бугре, когда все в серебре,

в полнолунье мечтал на Луне

Не о бледных огнях в бледных лунных камнях —

о багряном и рьяном огне,

Чтобы жарок он был, чтобы ярок он был,

чтобы тлел в глубине уголек,

Чтобы, ало горя, занималась заря,

предвещая хороший денек.

Видел он под собой океан голубой

и зеленых лесов океан,

Но хотелось ему быть с людьми самому,

чтобы сам он был весел и пьян,

Чтоб смеяться, и петь, и горячую снедь

поедать, запивая вином.

Ибо снежный был бел тот пирог, что он съел,

лунным светом запивши потом.

Но на лесенке зыбкой это было ошибкой —

размышлять о горячей еде:

н ногами протренькал по скользким ступенькам

и сорвался, подобно звезде

Иль чему-нибудь вроде. Ночь была. Новогодье.

И вот, путь в небесах прочертив,

Все ступеньки минуя, в Бэл, в купель ледяную,

ухнул – прямо в бурлящий залив.

Так лежал он в водице и, боясь раствориться,

свою жизнь поминал и Луну.

Но как раз тут баркас, рыбаки тут как раз —

потому не пошел он ко дну!

Из воды неводок его вверх поволок —

так он в лодку с уловом попал:

Его хлипкое тело было зелено, бело

и мерцало, как мокрый опал.

А когда б рыбаки б не ловили там рыб?

А когда бы не сеть, а крючок?

«Есть тут город немалый, в нем же двор постоялый, —

говорят, – там проспись, старичок!»

В этот час неурочный в темноте полуночной

только колокол на маяке

Возвестил похоронным гулким звоном об оном

прилетевшем с Луны старике.

И – ни хлеба, ни соли, ни жаркого тем боле!

До зари пробродил наш лунарь:

Вместо пламени – сажа, вместо озера – лужа,

вместо солнца – коптящий фонарь,

И нигде нет людей, ни веселых затей,

и никто ни о чем не поет,

Только храп из домов – видно, спать он здоров

на заре, этот смертный народ.

Он и в двери стучал, он стучал и кричал —

все напрасно, повсюду молчок,

Двери все на запор. Но вот видит он двор

постоялый, в окне огонек.

Бряк в стекло! Но на стук дверь открылась не вдруг:

«И кого там опять принесло?»

«Не найдется ль огня и вина для меня,

древних песней прекрасных зело?»

А хозяин в ответ: «Чего нет, того нет!

Заходи, коль сойдемся в цене,

Мы берем серебром, мы и шелком возьмем,

так и быть, – пригодится жене».

Чтоб ступить за порог, отдал он поясок,