— Ой, поставь! Поставь на место! Тебе ж нельзя!

— Почему? У меня же руки не переломаны! — засмеялся Илья и наклонился к Женькиному лицу, ища губами ее губы.

— Тьфу-тьфу! Еще этого не хватало! — махнула свободной рукой девушка, крепко держа свою рабочую сумку в другой.

Она еще хотела прочитать для порядка лекцию о правилах поведения больных с ушибами головы, но Илья вовсе не собирался ничего слушать — он закружился с Женькой на руках, потом опустился на скамейку, усадил девушку себе на колени, и долгий поцелуй скрепил их встречу. Женька не сопротивлялась, хотя и не очень ей нравилось целоваться на лавочках перед окнами. Но перенасыщенный событиями день подходил к концу, и у нее просто не было сил сопротивляться и что-то менять. Ей было уютно с ним, тихо, тепло, спокойно и безопасно.

В голове промелькнула мысль об Амалии — как жаль, что жизнь так ее обожгла… Вряд ли теперь сможет кому-то верить «на все сто».

И все же их свидание было очень коротким. На долгое гуляние надо иметь силы… Кажется, Женька начала засыпать еще до того, как ее щека коснулась подушки. Перед глазами проплывали женщины, которым она делала маникюр, мама с заплаканными добрыми глазами, потом Виктор в темных очках размахивал своей хитрой палочкой, как дирижер, а Амалия кружилась в вальсе с кошкой на руках, а по щекам ее катились слезы…

«Что-то многовато слез за один день», — прошуршало в голове. Вдруг картинка изменилась, и девушка улыбнулась. Она увидела, будто сторонний наблюдатель, как Амалия пишет под диктовку на листке бумаги, что в ближайшую неделю обещает не накладывать на себя руки. Далее картинка исчезла, девичье дыхание стало ровным и спокойным, а мишка, которого она прижала к себе, довольно заулыбался.

Хоть и боялась она оставлять Амалию в одиночестве, но Женька пошла спать домой, то есть — домой к Ольге Яковлевне. Все же та «расписка», этот так мало значащий листок бумаги, ее успокоил. А еще она совершенно серьезно объяснила Амалии, что ее, Женю, видели и запомнили соседские бабушки, которые подсказали, где живет «дама в перчатках», а также доставщик пиццы, и что номер ее мобильного зафиксировала пиццерия. Поэтому, если дорогая Амалия что-то учудит, Женьке — тюрьма!

Амалия наклонила на бок голову, подняла брови и внимательно выслушала версию о возможных страшных последствиях для Женьки «за ее же добро». А потом написала «обещание». А потом дала слово, что завтра купит себе новый мобильный, с него позвонит Женьке и заедет к ней в салон, чтобы девушки ее немного подстригли… А потом… Две женщины, знакомые лишь сутки, обнялись, постояли так с минуту и разошлись. Женька домой, а Амалия — на балкон.

Она увидела оттуда, что девушка вышла из подъезда, взглянула вверх и решительно показала ей кулак. Амалия помахала ей и послала воздушный поцелуй. Хотела сесть в кресло, покурить и еще раз прокрутить этот день в голове, но сигареты закончились, а место уже было занято Сильвой, и она вернулась в комнату, сбросила одежду, оглянулась на коробку из-под пиццы, на салатницу с пенистой жидкостью, на разбросанные вещи, но уже не было сил наводить порядок, она улеглась и через мгновение крепко заснула. Среди ночи почувствовала, что Сильва лежит рядом, прижавшись к тому месту на груди, куда мама в детстве ставила ей горчичники.

Утром Амалию разбудил неистовый звонок в дверь. Она так резко проснулась, что сначала даже не могла понять, где находится. Опять закрыла глаза и притихла. Звонок повторился. Встала, накинула халат и осторожно подошла к двери. Стекло дверного «глазка» было треснувшим, поэтому виден был только темный силуэт.

— Кто там? — негромко спросила она.

— Это я, Семен, дворник ваш. Я вчера вам замок открыл, — раздался из-за двери знакомый голос.

Амалия подумала, что вчерашнюю десятку местный иллюзионист — золотые руки, видимо, уже пропил и сейчас пришел просить еще. Но на поверку мужчина оказался на удивление трезвым и выглядел довольным. Он протянул Амалии пакет размером с конверт.

— Вот, велели отдать вам в руки! — дружелюбно улыбнулся Семен.

— Мне? Что это? — не спешила забирать передачу она. — От кого?

— Откуда мне знать? Назвали адрес, спросили, здесь ли это, я подтвердил. Дали десятку и велели отдать хозяевам.

— Хозяевам? — эхом удивленно повторила Амалия.

— Как-то так.

— Так я вам ничего не должна? — протянула руку за передачей женщина.

— Нет. Я не хапуга, дважды за одну работу не беру! — гордо сказал дворник.

Амалия взяла пакет, и сердце ее забилось в предвкушении того, во что даже боялась поверить. Она поблагодарила Семена и быстро скрылась за дверью квартиры, чуть не придавив при этом Сильву, которая выходила посмотреть, что происходит.

Села на кровать. Положила перед собою пакет.

Гипнотизировала его взглядом.

«Господи! Пусть это будет то, о чем я думаю!»

Сердце билось в груди, в горле и в висках одновременно.

Разорвала обертку.

Два паспорта упали на кровать.

Украинский и зарубежный.

Руки ее задрожали, а перед глазами все поплыло.

Чудо?

Чудо, ценой в пять тысяч долларов?

Но могло и этого не быть.

Правда, что это меняет?…

Вспомнился вчерашний вечер. В минуту ее полного отчаяния откуда-то появилась Женька, ругала, пугала, плакала вместе с ней, пила коньяк, снова плакала, делала маникюр, заказала пиццу, кормила ее и кошку, снова говорила, пугала, уговаривала, убеждала, обнимала, смешила, давила на жалость, наконец пошла домой с ее рапиской о том, что в ближайшую неделю не покончит с собой, и взяла обещание, что до обеда следующего дня Амалия придет к ней в парикмахерскую делать новую прическу. Потому что это, мол, лечит женщин от депрессии. А перед тем купит новую мобилку… Дурдом! Но она пообещала.

Кроме того, в этом водовороте слов, слез и эмоций Амалия призналась Женьке в том, что никакая она не писательница, это просто было поводом приходить слушать чужие истории. Сказала не долго думая… А почему нет? Для писательницы мотив вполне приемлемый и понятный. А может, эта «писательница» выпрыгнула из подсознания, потому что несколько лет ей пришлось работать в библиотеке, подержать в руках немало книг, даже увидеть нескольких писателей вживую, когда те приходили на встречи с читателями… Собственно, кому это могло навредить? Разве что было неловко, когда люди рассказывали ей что-то важное для них, надеясь, что делают вклад в будущий роман, думая, что капелька их жизни станет литературой. Значит, она их обманывала. А некоторые истории действительно не помешало бы увековечить, один только рассказ Кристин о ее бабушке чего стоит! Да и другие — чем не книги? Или хотя бы главы из них? Но она, выходит, поглощала чужие исповеди сама, принимала их «для внутреннего употребления». И поэтому все же обманывала ожидания людей. И ей вдруг стало стыдно, когда Женька гладила ее по голове и уговаривала, что жизнь иногда сбивает с ног, но это тоже «материал» для новых романов… Тогда и призналась. А девушка, вроде, не очень и удивилась. Сказала, что это даже хорошо.