Ее авангард обогнал нас в Корытне.

Наполеону сообщили эту новость.

— Но я рассчитываю остановиться в Корытне, — сказал он, — пусть оттуда выгонят русских!

Один генерал, неизвестно кто это был, — только великие имена остались после этого разгрома, так же как лишь крупные обломки привлекают взгляд при кораблекрушении, — так вот один генерал возглавил тысячу солдат, и они выгнали русских из Корытни.

Отчаяние или, вернее, бесстрашное отношение к смерти многократно умножало силы людей: то, что прежде делали с трудом десять тысяч человек, теперь совершали пятьсот!

В тот час, когда Наполеон входил в Корытню, ему сообщили, что еще один авангард засел в овраге в трех льё от села — то был передовой отряд Милорадовича, быстро подходившего с двадцатью пятью тысячами солдат.

Таким образом, чтобы вернуться во Францию, надо было пробиться через армию из ста пятнадцати тысяч человек!

Наполеон слушал этот доклад в единственном доме, оставшемся невредимым во всей Корытне. Поговаривали, что этот дом был, возможно, ловушкой, куда хотели завлечь Наполеона, что он мог быть заминирован, что какой-нибудь мужик мог пожертвовать собой и в удобный момент прийти поджечь спрятанный там фитиль, и тогда полубог, который произвел на земле больше бурь, чем это сделал Юпитер на небе, исчезнет, как Ромул, в одной из них! Неизвестно, слышал ли Наполеон то, что говорилось, но он пошел и сел у стола, где были развернуты карты дорог, карты неизвестной ему страны, причем весьма приблизительные.

Вошел адъютант генерала Себастиани.

Себастиани обнаружил в Красном авангард третьей армии, неизвестно кому принадлежащей, и собирался опрокинуть его, чтобы освободить путь; об этом он просил сообщить Наполеону.

Кроме того, прошел слух — его принес тот же адъютант, — что в Лядах, местечке, расположенном в трех льё от Красного, четвертый авангард, вероятно принадлежавший какой-то нерегулярной казачьей части, похитил солдат, шедших поодиночке, и двух генералов.

Все ждали, что Наполеон, узнав о всех этих передвижениях противника вокруг и впереди него, пошлет приказ корпусам Евгения, Даву и Нея, оставшимся в Смоленске, ускорить свой марш, чтобы выставить хотя бы пятнадцать — двадцать тысяч человек в бой против двухсот тысяч; Наполеон не отдал никакого приказа и остался в раздумьях.

На следующий день тронулись в путь, словно разведчики сообщили, что дорога свободна; колонна с Наполеоном в центре шла вперед, не принимая никаких предосторожностей, как если бы та звезда, что вела к Маренго и Аустерлицу этих победителей всего мира, все еще сияла в снежном небе России.

Мародеры и дезертиры образовывали авангард; больные и раненые — арьергард.

Сердце билось лишь там, где был Наполеон.

Неожиданно перед ними возникли очертания неподвижной цепи — на заснеженной равнине возвышался заслон из людей и лошадей.

Мародеры и дезертиры замерли; откатившийся поток остановил и лошадь Наполеона; тот поднял голову, направил свою подзорную трубу на черную линию и произнес:

— Это казаки. Бросьте на них дюжину стрелков, пусть они пробьют брешь, и мы пройдем!

Один офицер собирает дюжину солдат и пробивает этот заслон, вся линия рассыпается, словно стайка спугнутых птиц, — проход свободен.

Но вот слева батарея пушек открывает огонь; снаряды бьют по флангу колонны и перепахивают дорогу, по которой дна движется.

Все взоры обращаются к Наполеону.

— Что там? — спрашивает он.

— Посмотрите, сир!

Ему показывают, как в десяти шагах от него один снаряд убил трех солдат.

— Захватите эту батарею! — приказывает он.

Раненый Эксельманс возглавляет семьсот или восемьсот вестфальцев, атакует батарею; в это время остатки Старой гвардии теснятся вокруг Наполеона, чтобы прикрыть его от выстрелов.

И под этим огнем войска проходят спокойно и беззаботно; музыканты гвардии играют мелодию «Где может быть лучше, чем в доме родном?»

Но император поднимает руку — музыка прекращается.

— Друзья мои, — говорит он, — играйте «На стражу империи встанем!»

И в то время как гремит канонада, на которую нечем ответить, кроме как холодным и гордым мужеством, музыканты спокойно, словно на параде, играют мелодию, заказанную Наполеоном.

Огонь прекратился прежде чем закончилась мелодия.

Эксельманс поднялся на холм и опрокинул артиллерию и артиллеристов.

— Видите, — сказал Наполеон, — с каким врагом мы имеем дело!

В тот день землю было труднее победить, чем врага: мы потеряли всего лишь сотню солдат, но каждый подъем на дороге стоил нам пушки, зарядного ящика, повозки.

К сожалению, если отставшим и хватало времени на грабеж, разобрать пушки они уже не успевали, и потому каждая из них час спустя могла быть направлена против нас.

Наполеон вошел в Красный, но позади него шла двадцатипятитысячная армия Милорадовича. Спустившись на равнину, она оказалась между Наполеоном и тремя французскими корпусами, которые шли за ним следом.

Проведя ночь в Красном и собираясь наутро тронуться в путь, Наполеон в пяти-шести льё позади себя услышал канонаду. Это был корпус Евгения, атакованный Милорадовичем; его солдаты устилали мертвыми то поле боя, по которому, в свою очередь должен был пройти Ней; среди этих трупов Поль Ришар, сам ставший теперь трупом, и искал тело своего брата.

Наполеон отдал приказ колоннам остановиться; давно уже Евгений, его горячо любимый сын, искупил свои ошибки, допущенные им в Порденоне и Сачиле, и император не оставит его в руках врага.

Наполеон прождал весь день, но Евгений не появился.

Вечером канонада стихла.

У Наполеона оставалась надежда, о которой он сказал во всеуслышание, рассчитывая на то, что поддержка остальных укрепит ее: Евгений, несомненно, отошел к Даву и Нею, и на следующий день все увидят, как три корпуса прорвут линию русских войск и присоединятся к нашему арьергарду.

Прошла ночь, наступил день, но ничего нового не произошло; только проснулись пушки: то Кутузов бил по Нею с тех же холмов, откуда накануне он бил по Евгению.

Наполеон вызвал к себе трех маршалов, которые были при нем, — Бессьера, Мортье и Лефевра; что касается Бертье, то звать его не было надобности — Бертье не покидает его никогда. Бертье — это тень императора.

Было очевидно, что позади французской армии собрались все русские войска; они полагали, что окружили Наполеона, но дали ему уйти: они думали, что Цезарь взят, но удерживали лишь его помощников.

Если, в то время как враг обрушится на Евгения, Даву и Нея, быстро пойти вперед, можно выиграть у противника один, два, быть может, три перехода, тогда они будут спасены, так как окажутся в Литве, дружественной стране, а русские, наоборот, будут на вражеской территории.