– Други! – прогремел Осколод. – Нынче у нас гостит посланец царя Византийского, – он кивнул на ромея, – тезка, значит, егойный Михаил. Так примем дорогого гостя, как велит обычай!

Несмотря на обращение князя, радости народ не выказал. А как только в дверях появилось еще с десяток византийцев – и вовсе скисли. Только жрец Яроок, сидевший по левую руку от княгини, остался равнодушен.

Ромеи тоже хмурились, озирались украдкой. Место им отвели не самое почетное, но киевляне все равно остались недовольны, шептались и косились. Добродей знал – так гостей принимать не положено, только ромеи не совсем гости, вчерашние враги. И то, что поднесли владыке Киева богатые подарки, вражды не отменяет.

Веселье скисло, как щи, оставленные на солнцепеке. Даже у самых прожорливых кусок в горло не лез. Зато иерей уплетал за обе щеки, то и дело наклонялся к Осколоду, что-то восторженно шептал. Тот отвечал сдержанно, чаще просто кивал или мотал головой.

Наконец, князь поднялся:

– А не охота ли, други, послушать, что нам император ромеев сказать хочет? Устами сего посланника…

Собравшиеся загудели. Сквозь общий шум пробивались обрывки фраз:

– Пущай их император себя в попу целует…

– Да на кой ляд это надо?

– Да гнать ромеев ссаным веником!..

Так и не дождавшись согласия, Осколод жестом велел Михаилу говорить.

Добря на миг представил себя на месте ромея, по спине побежал холодок. Это сколько же смелости нужно, чтобы вот так, при всем честном народе, подняться и сказать. Да тут каждый готов на части разорвать! А одно неверное слово, один неправильный звук – поколотят, как есть поколотят, и даже заступничество князя не поможет!

– Киевляне! Мужи и… – ромей с особым почтением поклонился княгине, – жены! Я – иерей Михаил, прибыл из самого Константинополя, по-вашему Царьграда. Прибыл с миром. Доказательством тому скромные дары, кои привез с собой, и эти мои слова. Доблестные воины Киева дважды посещали наши земли, и, несмотря на некоторые обиды, народ Византии восхищен храбростью и доблестью, боевой смекалкой ваших дружин, благородством архонта Осколода. Киев – сильный город. Вы – храбрый народ, овеянный славой, но не лишенный Господом присущей чадам его доброты. В этом я убедился сам, хотя толком осмотреться еще не успел. Думаю, меня ждет много удивительного…

Византиец поднял палец, подчеркивая значимость сказанного, а за столами послышалось прежнее недовольное гудение, свист. Кажется, еще немного, и в гостя полетят кувшины и обглоданные кости. Но даже теперь посланник Императора не дрогнул.

– Милость Господа нашего безгранична. Господу угодно, чтобы дети его жили в мире и любви. Ненависть порождает в душе человека пожар, коий выжигает саму душу, отчего и земная жизнь становится неотличимой от пребывания в преисподней. Адские мучения разрывают тело того, кто живет в ненависти и скотстве, отвергая руку помощи и божью милость. Господь всемогущий оберегает детей своих, ибо он – Истина. Волей Господа в душах наших поселяется смирение – та благодатная вода, что смывает пагубный огонь ненависти…

Добря осторожно наклонился к Златану, спросил шепотом:

– Че он лопочет?

Гридень Златан с великой неохотой оторвался от поедания жареного гуся, вытер рукавом блестящие от жира щеки. Губы сложил в трубочку, будто собирался ответить умно. На деле сказал:

– Да пес его разберет!

– Господь оберегает детей своих не только духовно, но и телесно. Волей Его страна моя не раз спасалась от врага, не раз повергала врага в бегство. Карающая рука Господа всегда настигает неправого, посему служение Господу…

Добря обвел собрание хмурым взглядом. Слушали Михаила многие, но осмысленности в лицах не заметил. Зато ярости точно поубавилось. Даже мухи стали летать медленней, будто готовы вот-вот уснуть или сдохнуть.

– О чем толкует? – послышалось от дальнего стола.

– Это он по-ромейски или по-нашенски?

– А бражка-то кончилась…

– Эй, а грибочки-то удались!

Через некоторое время голос византийского гостя потонул в общем гаме. Кто-то пытался завести песню, кто-то бранился, что меды в кувшине закончились, требовал подкатить к столу бочку. Хрустнуло – здоровяк-боярин голыми руками переломил хребет запеченного поросенка, половину взял себе, половину отдал другу. Тот довольно крякнул, взгляд загорелся жадностью.

– Так что сказал ромей? – крикнул воевода Хорнимир. Голос прозвучал по-военному грозно.

На его вопрос поднялся жрец Яроок. Еще не старый, но достаточно умелый в служении, чем сыскал добрую славу среди народа и особое расположение дружины.

– Перевожу. Ромей сказал, что их единственный бог сильнее всех наших.

От могучего хохота киевлян терем дрогнул. На миг показалось, будто стены готовы рассыпаться по бревнышками, а столы и скамьи разлететься в щепки. Перепуганные слуги и псы бросились было врассыпную, но вовремя опомнились.

– Один бог? У них всего один бог? – крикнул кто-то из бояр, смахивая слезы.

– Да, – отозвался Яроок и добавил совершенно серьезно: – И еще ромей предлагает нам поклониться их богу.

Эти слова развеселили народ не так сильно, зато насмешки жреца явно воодушевили Михаила. Он расплылся в самой доброй, в самой радостной улыбке.

– Славные воины, добрые мужи! Не спешите! – провозгласил иерей.

Новые слова ромея, которые он произнес с прежней радостью, похолодили сердца многих:

– Сила ваших богов и впрямь велика, но боги, как и люди, стареют. Прошлым летом мы увидели мощь Великой Скифии, увидели ваши лодьи, полные добрых, умелых воинов, и… ужаснулись. Нет, мы не смогли бы победить Осколодово войско, если бы не Господь. Мы даже оружия в руки не брали, просто молились. И Господь услышал рабов своих. Это Он, Всевышний владыка, в гневе послал бурю, противостоять которой невозможно никому. Но в том, что Господь наш и милостив к князю Осколоду, сомнений нет! Ведь как иначе объяснить то, что корабль самого князя не пошел на дно, как многие другие? Господь хочет помочь и вашему князю, и вам… Он хочет даровать этой земле удачу, о которой здесь давно забыли.

Общую тревогу перебил Живач. Этот, кажется, не слышал речи ромея или смысла не уразумел, потому как крикнул пьяно:

– А ну, а ну! Ра-а-аскажи нам про своего бога!

Толпа одобрительно загудела. Одно дело слушать о собственном поражении и совсем другое – просто истории. О славянских богах тоже много историй рассказывают, и вряд ли ромейский Господь сможет переплюнуть славу исконных, истинных, родных.

И только Осколод казался слишком задумчивым, видать, слова иерея задели. Да и как же не задеть? Он действительно чудом спасся, а такое выпадает только избранным. Но за всякую милость нужно платить, про это Осколод знал лучше многих.

«Зря Живач попросил…» – рассуждал Добря, ковыряя ложкой кашу.