Ромей говорил без умолку. И без устали. Только ведь и дураку ясно, что врет! Но киевляне слушали с интересом, хихикали редко.

– А вот еще такой случай был… – протянул иерей. – Князь Навуходоносор, коий в Господа не веровал, поставил близ города Вавилона большого золотого истукана. Поклониться истукану пришли многие. Волею Господа нашего очутились там и трое верующих юношей: Ананий, Азарий и Мисаил. И едва загудели трубы, весь народ пал наземь, только Ананий, Азарий и Мисаил остались как были.

Видя это, князь Навуходоносор разгневался, велел разжечь печь и бросить верующих в ее чрево. Жар был до того силен, что воины, исполнившие волю князя, сгорели. А трое юных мужей пели хвалебную песнь, прославляя Господа, и он услышал, послал ангела оградить их от пламени. Так Ананий, Азарий и Мисаил остались целы.

Сие чудо удивило князя, и он повелел верующим выйти из горящей печи. А как только узрел, что жар не опалил ни тела, ни одежду, сказал: «Благословен Бог… Который послал Ангела Своего и избавил рабов Своих, которые надеялись на Него». И всем своим людям запретил хулить имя Господа, а ослушников велел казнить, – назидательно закончил иерей.

Добродей сидел, открыв рот, и сам не понял, как так вышло (после долго корил себя и грустил), но с языка все-таки сорвалось словцо:

– Врешь.

К удивлению молодого гридня, слово подхватили многие. Могильной тишины, в которой слушали последнюю басню ромея, как не бывало.

Византиец отбивался от нападок и обвинений. Его соратники тоже увязли в споре, над их столом нависло несколько дружинников, каждый потрясал кулаками, кричал, брызгал слюной. Вот уже кто-то схватил кувшин – дурной признак. Кто-то взвешивал в руке большую кость.

«Все верно, – хмуро рассудил Добродей. – Неча врать. Мы, славяне, кривды не терпим!»

И вновь голос Хорнимира перебил общий грохот.

«На то он и воевода, – вздохнул гридень. – Эх, кабы и мне луженую глотку…»

– Тихо! Тихо! Пусть Яроок скажет!

Жрец поднялся, расправил плечи. Лицо, что весь пир мало отличалось от деревянных ликов на капище, стало светлым, уголки губ так и норовили прыгнуть вверх.

– Я как думаю… Может, ромей и правду сказал. А может, и нет. Ведь в мире как бывает? Правда с Кривдою рядом ходят, рука об руку.

– И че?

– Пущай ромей на деле докажет… – протянул Яроок и все-таки не смог сдержать улыбки.

– Точно! – подхватил кто-то.

– Правильно! В печь его!

– Троих!!! – завопили из дальнего угла. – Троих ромеев в один прихлоп!

Добродей заметил, как побелел Михаил, вцепился в стол. А народ явно повеселел, вновь потянулся к кувшинам с брагой и хмельными медами. Князь тоже не грустил, зато княгиня озиралась опасливо, после зашептала на ухо Осколоду.

Князь вскинул руку, обратился к византийцу:

– Ну, так что? Докажешь?!

Михаил сглотнул, пробормотал:

– Господь говорит: «Если что попросите во имя Мое, то сделаю…» – Михаил запнулся, вскинул голову и продолжил уже громко: – А еще Господь речет: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит и больше сих сотворит, когда оное должно свершиться не напоказ, а для спасения душ».

– Господь-то ладно, а сам-то что скажешь? – прогремел Хорнимир.

Иерей шумно выдохнул, глянул вверх, будто там не мореные балки, а само небо:

– Хотя и нельзя искушать Господа Бога, но если от души решили вы обратиться к Богу, просите, что хотите, и все полностью ради веры вашей совершит Бог, пусть мы жалки и ничтожны.

– Че? – пробормотал Добродей в ухо Златана.

– Да тихо ты… – отозвался гридень и потянулся за новым куском жареного мяса.

Ромей учтиво поклонился Осколоду, голос прозвучал уверенно:

– Светлый архонт, дозволь отправить гонца на мою лодью. Чтоб Евангелие принес. Книга такая… Священная реликвия.

– Разрешаю.

Осколод не успел договорить, а один из ромеев уже вскочил из-за стола и помчался прочь.

Теперь ели и пили молча, изредка перешептывались. На Михаила поглядывали с уважением: хоть и ромей, а смел. Даже слишком. Тот тоже не унывал, молился, сложив ладони лодочкой и возведя взгляд к потолку.

А Добродей пытался вообразить печь князя Навуходоносора, мысленно прикидывал, в какой из очагов княжьего двора могут поместиться одновременно три мужчины, ну даже очень худосочных отрока, пусть и так. Еще думал, как бы при эдаком пламени терем не подпалить.

Наверное, про это же думал и Осколод, потому как при возвращении гонца сказал веско:

– Негоже посылать в полымя гостей. Особливо тех, что с миром пришли.

Но Михаил вроде бы и не расслышал слов владыки, принял из рук гонца большую золотистую книгу, прижал к груди. Губы иерея двигались, но слов не разобрать.

– Что это? – кивнул Осколод.

– Евангелие. Слово Божие.

– Вот как… – протянул князь. – В первый поход на Царьград мы такие вещицы видели…

Старшие дружинники и воевода закивали, кто-то заметил весело:

– Хорошо горят! Получше бересты!

Взгляд ромея в мгновенье стал острым, будто хотел насквозь проткнуть шутника, да не вышло.

– Помню, – кивнул Осклольд. – Вот эту вещицу в огонь и брось. Коли не сгорит, значит, правда за тобой.

Из просто бледного Михаил стал белоснежным, после чуть позеленел. Костяшки пальцев тоже побелели – так крепко сжимал книгу.

– Святотатство… – выдохнул кто-то из ромеев.

На него тут же цыкнули.

– Ну, Михаил, давай уже! Не томи! – прикрикнул князь. – Тут вот и очаг имеется!

К очагу ромей шел медленно, беззвучно шевелил губами – молился. Казалось, самый легкий способ отнять у иерея эту золотистую книгу – отрубить руки. Подойдя к очагу, Михаил замер, будто заледенел. Добря даже испугался, что ромей, позабыв о милостивом решении Осколода, сам шагнет в огонь.

– Если книга останется неопаленной, – крикнул князь, – я сам твоему богу поклонюсь, а других богов отрину!

Этот звук вывел византийца из оцепенения. Он поднял книгу над головой, закричал дурным голосом:

– Прославь имя Твое, Иисус Христос, Господь наш в глазах всего этого племени!

Евангелие полетело в огонь. Тот не вспыхнул, как полагалось, но и не погас.

– Иди обратно, за стол, – пробасил Хорнимир, обращаясь к ромею. – А то, ишь, встал тут… Кто тебя знает, может, ты с Огнем-батюшкой сейчас договариваешься, а не с Господом своим. Тьфу, зараза!

Чужеземный гость подпрыгнул, злобно зыркнул на воеводу и пошел прочь, куда велели.

* * *

В общем доме непривычно тихо, споры отгремели еще накануне. Как удалось избежать драки, не понимал никто. Добродей хотел было заикнуться, что все дело, видать, в Господней милости, которая тушит пожар ненависти в душе, но не стал. А то кто же ее знает, милость эту… Вдруг ромейский бог прям в этот миг отвернется, а Добродея и… того. А привлечь внимание бога можно только молитвой, это иерей Михаил доказал, ни у кого сомнений не осталось. Только вот Добря заветных слов пока не знает.