Матери была дана отставка полная. Уходила она сложно, со скандалами и выбросами этих скандалов в печать. Потому отец, по сути, сослал ее в Германию, купив там дом под Мюнхеном, но настрого запретив появляться как в Лондоне, так и в Москве. Под угрозой лишения пансиона. И оставил сына себе. Он не запретил Леониду видеться с матерью. Но когда тебе четырнадцать, особо свободно по Европам не наездишься. Просто в силу всяких кретинских бюрократических законов. Да и денег карманных на это не хватит.

Все же пару раз за эти два года Леня ее посетил. Вот только испытал чувство разочарования. И охлаждения. Мать была уже не тем теплым солнцем, которое он так любил. История с разводом сильно ее надломила. Казалось, она все еще погружена в нее, в измену отца, в свою обиду, что он предпочел ей молодую лярву… Отношение к сыну потеряло даже ту мимолетную ласку, которую мама дарила в детстве. Иногда возникало ощущение, что он для нее больше был не еесыном. А всего лишь не очень близким родственником. Человеком, с которым прожили вместе какое-то время, а вот разошлись — и словно и не осталось больше общих интересов. И даже воспоминания не так уже и важны… И постепенно одиночество Лени Владимирского стало полным. Но в то же время в нем мучительно жило ощущение неправильности этого одиночества. Несправедливости. И он нашел способ быть с людьми. Надо лишь повелевать ими. Вот только как?

Самым сильным он не был. Самым богатым тоже. Он не мог стать авторитетным и благодаря своим способностям — откровенно говоря, их особо и не было.

И вот однажды он наткнулся на материал о сатанистах.

Учение их духовного отца в Британии Алейстера Кровли, что «нет ни одного закона кроме — «Делай, что хочешь», — вдруг нашло болезненно-приятный отклик в душе Лени. «Делай, что хочешь» — это и есть прежде всего власть. Но каждый сильный в этом мире неизбежно подчинен другому, более сильному. Как быть с этим? А просто! — служить самому сильному, но незримому. Присутствующему, но не вмешивающемуся.

Богу? У того есть свои слуги. И у них есть своя иерархия. И у них была не та власть, которая не позволяет себя ограничивать.

Когда его в двенадцать лет унижали на спортплощадке эти чистенькие, правильные христиане, протестанты и католики — разве о Боге он вспоминал, бессильно сжимая кулаки?

Нет. Там, где все шатается и колеблется, где нет ничего постоянного и верного, твердо и последовательно доминирует лишь одно — неоспоримо сильная сила, даже если это сила зла. «Власть — сила — власть» — такова почти что экономическая волшебная формула, так электризующая душу. И стать проповедником власти, которая и без того держит мир в кулаке, — это было его, Лени Владимирского, путем…

Царство сатаны придет, папочка!

* * *

Виктор уже извелся, сидя за столом и глядя на вход в ресторан. Ни психотерапевта, ни жены не было. Уже полчаса после назначенного времени встречи. Антону он дозвонился. Тот сослался на срочный вызов и извинился: не придет. Телефон Насти не отвечал. Вообще-то опоздания не были для нее характерны. Не то чтобы она была пунктуальна по-немецки… Но для российских менталитетов вполне достаточно. И уж если опаздывала, то всегда звонила и извинялась. Потому Виктор чем дальше, тем больше не находил себе места. К принесенному официантом шампанскому он даже не притронулся.

Официант тоже вел себя не совсем обычно. Пару раз Виктор ловил на себе его взгляды. Вопрошающие какие-то, что ли… Хотя понятно: столик заказан на три персоны. А пришел один. И тот явно нервничает.

Серебряков позвонил домой. Горничная уверила, что хозяйка выехала. Да, на машине. Да, сказала, что в Москву. Нет, куда и к кому — не поделилась.

В квартире на Чистых прудах тоже никто не отвечал. Слабая надежда, что, может, жена завернула туда взять какие-то из своих вещей, не оправдалась.

Голос Антона, когда еще через двадцать минут Виктор снова позвонил ему, звучал уже озадаченно. Нет, он тоже не знает, где его жена. Нет, она ему ничего не говорила. Да, он знает — она предупреждала, — что поедет на общую встречу. Ни про какие другие планы не говорила. Может, что с телефоном? А по городу — пробки…

Выждав еще двадцать пять минут, Виктор встал из-за стола. Подозвал официанта, расплатился.

Уже на выходе, в дверях, тот нагнал его. Извинившись, передал листок. На нем была картинка с изображением целующейся пары на фоне моря и пальм, а также значилась надпись: «А сейчас скажите друг другу: «Теперь я знаю точно: я люблю тебя!»

На скулах Серебрякова заиграли желваки. Очередная штучка этого психолога!

Официант, как бы извиняясь, развел руками.

* * *

— Подъезжай к трем к нашему месту, разговор есть.

Тон Ларисы был на редкость императивен. Наталья удивилась. Прежде чем так приказывать, не хило было бы сперва спросить, нет ли у нее важных дел на данное время. А они были. Ей надо встретиться с Татьяной, своей адвокатессой. Когда-то они неплохо отсудили дачный участок в поселке композиторов около Снегирей. С тех пор поддерживали контакт. Взаимная польза: Татьяна была решительна и, что называется, вхожа. Потому чаще всего дела выигрывала. Чаще всего — по примирению сторон. С компенсацией.

Теперь Наталья намеревалась обсудить с ней, как бы компенсировать уже практически неизбежное расставание с Серебряковым. Значительным приростом материальных и денежных ценностей. Шансы на успех были. Наталья немало узнала за это время о делах, деньгах и самом Серебрякове. Не станет он сутяжничать.

Эх, с ним бы не судиться, а жить… Да клуша эта все портит, жена его. Невооруженным глазом видно было, как еще до той ссоры он все больше думает о ней. А не о Наталье.

— Случилось что? А то у меня встреча намечена, — промямлила она.

— Пока нет, — по-прежнему приказным тоном заявила Лариска. — Но должно. И нам надо это обсудить. Отложи свои дела.

На месте встречи подруга сразу пригласила Наталью в свою машину и приказала водителю двигаться в сторону Новой Риги. Вопросы о причине таких действий проигнорировала. Что-то секретное?

Ехали не то чтобы молча. Болтали о разных пустяках. Выехав за город, миновав Красногорск и лукойловскую заправку, остановились на обочине. Здесь Лариса отправила водителя «пособирать грибы, а то у нас тут будут девичьи секреты».

— Дело важное, — пояснила она, когда женщины остались одни. — А тут надежно: видеокамер нет, для прослушки надо останавливаться. А остановившихся мы сразу засечем. — После паузы добавила: — Если кто остановится, немедленно говорим о том, что тебе нужно для публикации текста о Владимирском…

«Хм… Это уже положительно интригует», — мелькнуло в голове у Натальи. Дело, как следовало из тихого, но почти горячечного по экспрессивности рассказа подруги, состояло в следующем.

С недавних пор у Ларискиного папика явно начались неприятности. Некоторое время он отказывался давать по ним пояснения жене, но после одного удачного ночного нажима раскололся. По его словам, служба безопасности — да и он сам — стала отмечать какое-то непривычно плотное внимание к бизнесу Владимирского. Вроде бы ничего особенного, никакой системы. Но у некоторых подконтрольных компаний обнаружились проблемы. То кто-то связался с поставщиком, а на том, как оказалось, какой-то фальшак висел. И теперь УБЭП страшно приспичило проверить не только поставщика, но заодно и подконтрольную банкиру структуру. И вцепились плотно, никакими взятками не оторвешь. То в каком-то отделении недостаточно хорошо клиента проверили, а тот обналичку гнал, а об этом не доложили. Теперь трясут отделение. То кто-то с кем-то не расплатился, дело дошло до суда, а в качестве соответчика опять структура СМС фигурирует.