— Знаете, тетя Эмми, я всегда вами восхищался. Моя мать часто говорила: «Эмми — свободная пташка». В детстве я не понимал, что она имеет в виду, и однажды спросил ее. Она ответила так: «Эмми чужие мнения не интересуют. Она живет сама по себе и идет своей дорогой».

У Эмили перехватило горло. Через минуту, почувствовав, что уже может говорить, она спросила:

— Она правда так сказала?

— Насколько я помню, именно так.

Теперь они ехали по густонаселенным улицам пригорода, и им приходилось останавливаться перед каждым светофором.

— Здесь уже недалеко, — заверил ее Питер. — За следующим углом… Вот мы и приехали.

Ресторанная вывеска обещала «СТЕЙКИ и ЛОБСТЕРОВ» и «КОКТЕЙЛИ», но фасад был неприглядный: здесь и там краска облупилась, оконца были маленькие. Проезжая мимо такого заведения, голодная пара невольно подумает, а стоит ли здесь останавливаться. («Ты как считаешь?» — «Даже не знаю. Как-то не внушает доверия. Может, дальше найдем что-нибудь получше?» — «Дорогая, я же тебе говорил. Тут поблизости ничего нет». — «Ну, если так… ладно, была не была».)

Питер припарковался на гравийной стоянке с пробивающимися сорняками и повел Эмили за угол к деревянной лестнице, которая вела на второй этаж.

— Пап, — позвал он. — Ты дома?

Из глубины появился Тони Уилсон, похожий на постаревшего и растерянного Лоренса Оливье. Он открыл хлипкую дверь и впустил их со словами:

— Кого я вижу! Привет, Эмми.

Маленькая квартирка, имевшая вид времянки, — она напомнила Эмили убогое жилище Пуки над гаражом в «Большой усадьбе» — была загромождена мебелью. В редких простенках можно было разглядеть двух предков Тони, а также картинки в рамочках, какие продаются за пять-десять центов. Из кухни выпорхнула сияющая Вера в шортах, энергичная крупная женщина за сорок.

— Только не думайте, что у меня от природы такие ноги-тумбы, — с порога заявила она. — Это они у меня так опухают от аллергии. — Словно демонстрируя избыток плоти, она стукнула себя по ляжке, которая вся задрожала. — Где же мне вас посадить? Питер, сними коробку с голубого кресла.

— Спасибо, — сказала Эмили.

— Примите наши искренние соболезнования, — понизила голос Вера, усаживаясь рядом с Тони на маленькую кушетку, перекочевавшую сюда из старого дома. — Мать у всех одна.

— Она… давно и серьезно болела.

— Я знаю. С моей матерью была та же история. Пять лет почти не вылезала из больницы. Постоянная боль. Рак поджелудочной. Мой первый муж — рак толстой кишки. Умер в мучениях. А этот! — Она толкнула Тони в плечо. — Как же он меня напугал! Питер рассказал вам про аварию? Да, я же вам ничего не предложила! Как вы насчет кофе или чая?

— Спасибо. Ничего не надо.

— Хотя бы возьмите пирожное. Они вкусные. Она показала пальцем на тарелку, стоявшую на маленьком столике. Сухое печенье с шоколадными вкраплениями. Питер протянул руку за печеньем и, пока она продолжала говорить, тихо себе жевал.

— Короче. В половине шестого звонят мне из дорожной полиции. Прилетаю в больницу. Этот лежит на носилках в отделении экстренной помощи, без сознания, весь в крови. Мозги наружу. Всё, думаю, покойник.

— Ну хватит, Вера, — проговорил Питер с полным ртом.

Она повернулась к нему с округлившимися от простодушного негодования глазами:

— Ты мне не веришь? Не веришь? Клянусь богом, Питер. Его мозги вылезли наружу.

Питер сглотнул:

— По крайней мере, они смогли его заштопать. — Он повернулся к отцу. — Папа, вот материал, о котором я тебе говорил. Я думаю, тебе это будет интересно. — Из внутреннего кармана пиджака он достал сложенную брошюру, изящно отпечатанную на дорогой желтовато-коричневой бумаге, с вензелем в виде старинного рыцарского шлема и шапкой: ЭДВАРДС-КОЛЛЕДЖ.

— Что это? — тут же потребовала разъяснений Вера, которая никак не могла успокоиться из-за того, что кто-то мог поставить под сомнение ее рассказ о вылезших наружу мозгах. — Проповедь, что ли?

— Вера, полно тебе, — сказал Питер. — Я не читаю вам проповедей, сама знаешь. Это материалы, выпущенные нашей церковью.

— Мм? — Тони достал из нагрудного кармана рубашки свои очки, надел их и заморгал, уставившись на маленькую брошюру.

— Первая статья написана моим боссом, — объяснил Питер. — Ее, наверно, тоже стоит прочесть. А мой материал дальше.

— Мм… — Тони аккуратно вложил брошюрку в нагрудный карман, вместе с очками и сигаретами. — Молодец, Пит.

— Ох уж этот Питер, — по-свойски обратилась Вера к гостье. — Клянусь вам, это что-то. Представляю, как повезет с ним какой-нибудь девушке, а?

— Конечно.

— У каждого свои проблемы, — продолжала Вера. — У меня, у Тони-младшего, у Эрика… Ну, насчет Эрика не знаю. Но Питер — это что-то! И знаете, что я вам скажу? Эти женщины в Эдвардсе его балуют. Носятся с ним как с писаной торбой. Они его кормят, убирают его постель, относят за него белье в прачечную…

— Вера, ну всё. — Питер взглянул на часы. — Тетя Эмми, если вы не хотите опоздать на поезд, нам лучше двигать.

Зимой Говард собрался в очередной раз в Лос-Анджелес — с тех пор как они были вместе, это была уже его седьмая или восьмая поездка.

— Зачем мне все эти теплые вещи? — сказал он ей, когда она взялась собирать его чемодан. — Там же тепло.

— В самом деле, — согласилась она. — Я и забыла. Предоставив сборы ему, она ушла на кухню делать кофе, но затем передумала и налила себе кое-чего покрепче. Эти отъезды давались ей нелегко. Она дала себе слово не спрашивать его, входят ли в его планы встречи с Линдой. Последний раз, когда она задала ему этот вопрос, перед третьей или четвертой поездкой, все закончилось чуть ли не скандалом. Тем более, убеждала она себя, пока алкоголь разливался по жилам, что это маловероятно. Они расстались без малого шесть лет назад — шесть лет, не хухры-мухры, — и хотя время от времени он говорил о ней в своей привычной манере, за которую его хотелось убить, кажется, последние сомнения отпали: этот брак себя исчерпал.

Но в таком случае невольно возникал предательский вопрос, мучивший ее с самого начала и заставлявший ее снова и снова истерически требовать от него ответа: если брак себя исчерпал, то почему они не разводятся?

— В чем дело? — В дверях стоял улыбающийся Говард. — Ты пьешь одна?

— Ну да. Я всегда пью одна, когда ты уезжаешь. Я заранее тренируюсь, готовя себя к тому моменту, когда ты уедешь в Калифорнию с концами. Дай мне несколько лет, и я превращусь в одну из этих жутких уличных старух, собирающих пустые банки по помойкам и разговаривающих сами с собой.

— Эмили, прекрати. Ты на меня злишься. А из-за чего, собственно?

— Действительно, с какой стати мне на тебя злиться? Выпить хочешь?

Именно эта его поездка в Калифорнию как раз не дала ей повода для волнений. Он позвонил ей четыре раза, и во время последнего разговора, когда он пожаловался на усталость, она сказала: