Дети сгрудились у ворот, Ваня стоит чуть в стороне, он ужасно горд. Кто заметил машинку? Дядя дворник двигается медленно, как бы нехотя, обходит редкие машины, оставшиеся на стоянке.

— А у моего папы такая же, вон, белая!

— Какая же это белая? Это тойота!

— Ну, тойота!

Лиза стукает Костю лопаткой по спине.

— А у моего папы вообще, знаете какая…

— А у моего — мерседес!

— А моя мама, знаете, где работает?

Дяденька дворник ходит с машинкой. Лицо у него молодое, но сердитое, иногда он останавливается и курит, тогда Ване он чем-то напоминает папу. Шапкой?

У машинки морда тоже сердитая, внизу оранжевые челюсти, сверху рукоятки-рога и нахмуренные брови. Может быть, ей уже надоело?

— Людмила Юрьевна, это она что, снег ест?

— Что? А, ну да. Вот мы придем на обед, будем кушать суп, макароны с подливкой. А она ест снег.

Ваня не любит в садике подливку, и суп не любит. Он ест только бабушкин борщ и бульон с сухариками. Поэтому обычно за обедом он долго сидит, возя ложкой в тарелке и откусывая хлеб большими кусками. Бедной машинке приходится есть очень много снега. Ваня знает, что когда не хочется, сделать это очень трудно. Теперь Ване кажется, что у машинки не злое лицо, а печальное. И как дворнику ее не жалко?

— Зачем он ее заставляет снег кушать, Людмила Юрьевна?

— Что? Как заставляет, у них работа такая!

— Нет, она вон какая грустная, больше не хочет снега.

— Хочет, хочет. Мы вот тоже покушаем как следует за обедом, да, Ваня, и выйдем вечером машинке помогать.

— Нет, она правда грустная…

Ребята смеются. Людмила Юрьевна смеется тоже.

— Пойдем, Ковалев, вставай с Настей. Пока вы разденетесь, котлеты остынут.

Настя берет Ваню за руку так крепко, как будто он сейчас убежит.

— У меня в кармане мандарин есть, мама оставила, будешь? — Настя — верный друг.

— Давай после спанья съедим на улице, когда выйдем?

На обеде все тихие, внимательно смотрят в свои тарелки, кто сколько съел. Ваня с двумя кусками хлеба все-таки осилил суп. Однажды у бабы Томы ему пришлось отдать кашку Маврику — бабушкиному бульдогу. Кашка была не очень вкусная, Ваня старался, но есть не мог. А Маврик очень просил из-под стола, возил слюнявой мордой по Ваниным коленкам. Вот он и высыпал кашку в собачью миску, когда бабушка вышла. Она всегда сама так делала с недоедками. Ване было очень стыдно, но Маврик съел с большим удовольствием.

Перед тихим часом Людмила Юрьевна читает ребятам книгу, она закрыла окно, и не слышно, работает машинка или нет.

«— Ни один волчонок не возвращался, чтобы поблагодарить старого Балу за его уроки. Ну, Маленький Брат, скажи Слова Народа Охотников.

— Мы с тобой одной крови, ты и я, — сказал Маугли, как это делают все охотники…»

После полдника дети торопятся скорее одеться и выйти. Как там машинка? Людмила Юрьевна удивлена, не успевает завязывать шарфы. Таня Смолина сама застегнула сапожки, Витя нашел варежки.

Во дворе темно, фонарь освещает только площадку пред крыльцом, вход в беседку и часть забора. Тихо. Дворника нет и машинки нет. Стоянка ровная и чистая, и уже наполовину заставлена тойотами. Ване почему-то хочется плакать, а не чистить снег новой лопаткой и есть Настин мандарин. Скорее бы домой. Скучно. Людмила Юрьевна болтает с воспитательницей из седьмой группы, Еленой Олеговной, и не строит ребят играть в ручеек.

— …разводятся, сегодня мадам бабуля со мной беседовала. А мне что, с ним с одним заниматься?

— Не говори, дома он у нее один, а здесь двадцать. За эти деньги мне вообще их только одеть, и то, как придется.

— Я говорю! Ест, не ест. Сегодня ел. То один заберет, то другая. Я каждый день до семи с ним гуляю! Забирай в пять и корми, как хочешь…

Сюда к крылечку за всеми приходят родители. За Витей — мама, за Костиком — папа. За Таней — дед, наконец, за Настей — старший брат. За Ваней долго никто не приходит. Он мечтает, что сейчас опять выйдет дворник с машинкой, тогда Ваня его как-нибудь уговорит не кормить ее больше. Дворник позволит Ване ему помочь, они вычистят оставшийся у выезда на улицу снег, а там придет бабушка и заберет их пить чай.

Машинку можно будет поставить в коридоре, она, наверное, грязная. И лопаты.

Но дворник не приходит. Людмила Юрьевна с Ваней возвращаются в группу. Они собирают кубики, закрывают все шкафчики. Людмила Юрьевна переодевается из гуляльного тулупа в пальто с белым пушистым воротником, чтобы идти домой. Людмила Юрьевна ничего не говорит Ване. Он сам все знает.

Наконец, когда тетя сторож уже погасила свет на всем втором этаже, за Ваней приходит папа. Выглядит папа так, как будто он уже проходил мимо киоска и уже Ковалев.

— Пап, я сегодня Чиля видел!

Папа молчит, он совсем не похож на дворника ни шапкой, ни лицом.

— Пап?

Он не сердитый, а грустный. Сегодня у него для Вани карамелька коричневая, под настроение. Хорошо идти с папой за руку, даже когда он молчит! Ваня оборачивается — садик уже весь темный, снег падает в треугольном свете фонаря. Падает тихо на машины, на стоянку, на дорожки, мягко и неспешно. Такой снег здорово будет копать завтра фанерной лопаткой. Где-то за машинами, вдоль забора, невидимая в гуще темноты, крадется Багира…

Папа курит, отгоняя дым в сторону от Вани, и вздыхает, как будто он ужасно устал.

— Поедем сегодня к бабушке, Маленький Брат?

«— Теперь, — сказала Багира, — прыгай ко мне на спину, Маугли, мы отправимся домой. Одна из прелестей Закона Джунглей состоит в том, что наказание уничтожает старые счеты, все оканчивается, и никто не хмурится…»

…Стоят на боковой лестнице и курят. Точнее, Надька курит, а Вера нервничает. Нервничает, что на посту в отделении никого не осталось. В девять вечера уколы перед отбоем, странное время, зыбкое. Вроде уже спать пора, но еще куча дел, то капельницу, то снотворное, опять же, в двенадцать еще почасовой гепарин и антибиотики. К ночи и больные больше беспокоятся, как там пережить еще ее, ночь-то?

— Ты что думаешь, кто-то вызовет? Забей. Сидят, как цуцики по палатам, ждут своего седуксена. Там Юрок в процедурке разливает. В крайнем случае, его достанут.

Лето. Жара. У Надьки халатик одет прямо на лифчик красного цвета.

— Ну и по фигу! Ты что думаешь, из наших доходяг кто реагирует? Ни один. И этот тоже, в восьмой палате, думаешь, глянул? Все, отпели птички, — Надька разводит пальцами в районе карманов халата, — привет! У него теперь все заботы — пульс посчитать и анализы вовремя сдать!

— А ты что, для него надела?