Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И о чем же вы договорились?
Они че, не сказали?
Не успели. Спешил с тобой встретиться.
Буду молчать. Все шито-крыто. Саргача не трожьте.
А если тронем?
Ваше дело. Только потом пеняйте на себя.
У тебя в Заветах банька есть?
Ну.
Что — ну?
Ну есть.
Пригласил бы. Я в Гонконге у Вани Бурята парился, а уж у тебя-то сам Бог велел!
Приезжай. Истопим.
Смотрю, не удивился.
Чему?
Неужели не слыхал, кто такой Бурят?
Слыхал. Ну и че?
Тьфу! — сплюнул Грязнов. — Че! Че! Зачёкал! Бычок архангельский! Ты понимаешь, что после твоего прикола я не могу тебя отпустить? Засветил ты моих ребят. Засвети-ил! Понял?
Мое слово — закон. Сказал, буду молчать, значит, буду. Че они, не поверили, что ль?
Они-то, может, и поверили, да я не могу, не имею права поверить!
Интересно, — проговорил Демидыч и умолк.
Что тебе интересно-то?
Вроде одним делом занимаетесь, а друг за дружкой топчетесь.
Прозреваешь, — удовлетворенно улыбнулся Грязнов. — Может, подумаешь, почему за одним и тем же человеком, полковником ФСБ Павловым, топчемся и мы, и твой бывший командир?
Мне думать нечего. Мне приказали, я выполняю.
Тебе стучать приказали на мою контору! Значит, стучишь?
Не-е, — покачал головой Демидыч. — Не стучу. Не приспособлен.
А напарник? Как его... Федя?
У него спроси.
Крепкий ты мужик, Володя, — с уважением произнес Грязнов. — Я таких уважаю.
Ия тебя уважаю, — расплылся в улыбке Демидыч.
Поверю я тебе, пожалуй. Будешь молчать.
О чем говорить? — хмыкнул Демидыч. — Только прямо скажу, Саргача не трожьте.
Уже слышал.
Свистнет Саргач, все «волки» в Москве будут.
Это кто ж такие?
Коли придет час, увидишь.
Хороший командир был Саргачев?
Что ты!
И чем же он был хорош?
Я тебе, Грязнов, только одну басню расскажу, а ты смекай. Подкинули «духи» паренька нашего ночью. Что с ним вытворяли — не знаю, но, видим, исколотый весь, член вырезан и в рот воткнут. И что, думаешь, сделал Саргач?
Слушаю, Володя.
Мы их, сук, десятерых взяли. И тоже подкинули... Понял?
Понял.
А ты говоришь...
Люди меняются, Владимир. Смотри не ошибись... Ты когда дежуришь?
Завтра моя смена. Если ты уже не уволил.
Выходи. А сейчас езжай в свои Заветы, отдохни.
Демидыч поднялся не сразу, поразмышлял о чем-то, словно ожидая от Грязнова какого-то вопроса, не дождался и направился к двери.
Слава набрал номер телефона Турецкого:
Привет. Я подъеду, Саня? Минут через пятнадцать — двадцать буду. Пока.
5
В гостиной дачи Алика Попа шел своего рода сходняк. За столом сидели хозяин, самый крупный авторитет азербайджанской мафии Тофик Алиев, два его помощника Джалал и Сабир, Ефим Аронович Фишкин и представитель чеченской группировки Гирихан, известный под кличкой Гиря. На первый взгляд все они держались уверенно, а вернее, старались держаться — это было заметно по их напряженным лицам. Да и то сказать, разговор предстоял непростой: замочили джигиты Тофика парня из охраны Антона Маевского, второй, дважды раненный, ушел. Машину изрешетили, а он все-таки ушел, собака, гнались и уже почти догнали, но паренек знал, куда летел, тормознул возле ночного клуба на Цветном, и тут же подскочили к машине люди Бурята во главе с Мишкой Слоном. Пришлось спешно смываться. Сообщили Антону, а тот тут же позвонил Буряту. «Начинай, Антоша, — приказал Бурят. — Не мы первые кровь уронили». В ту же ночь, под утро, менты, дежурившие на Ленинградском вокзале, обнаружили четыре трупа, как принято сейчас говорить, лиц кавказской национальности. Они лежали рядком, словно напоказ выставленные, у стены складского помещения и все с аккуратными дырками в голове. Менты потирали руки: пусть мочат друг друга, падлы, но убийство есть убийство, а потому возбудили уголовное дело, выяснили, что убитые принадлежат к группировке Тофика Алиева, один из бомжей видел вроде две черные машины, что-то выгружали, а что, ему, бомжу, до фени. На этом дело и завяло — но лишь со стороны милиции и прокуратуры, теперь оно перешло в руки Бурята и Тофика.
Первым, как хозяин, взял слово Альберт Георгиевич. Положение его было незавидное. До сходняка они, конечно, обговорили с Фимой дальнейшие свои действия, но до конкретики так и не дошли. Слишком неожидан и решителен был ответный удар Бурята. Одно дело — встретиться, потолковать, пойти на взаимные уступки, к которым Алик и Фима были готовы, и совсем другое — когда в наличии имеется пять трупов. «И это не конец, — уныло повторял Фима Фишкин. — Бурят не остановится». — «Не ной! И без тебя тошно!» — с досадой отмахивался Алик.
Господа! — поднялся Альберт Георгиевич и оглядел присутствующих. — Помянем наших товарищей! Пусть земля будет им пухом!
Все встали, не чокаясь, в полном молчании выпили.
Теперь, господа, обрисую обстановку, как она мне представляется... Прошу не принимать моих слов как дело решенное, но, прежде чем возражать, хорошо обдумайте свой ответ. Удар, нанесенный Бурятом, лишает нас основных доходов. На Москве он не остановится. В скором времени то же самое произойдет во всех других городах. Почему Бурят решился на подобное? Ему некуда деваться. На приобретение «геры», на доставку, на людей, связанных с этим бизнесом, ушли огромные деньги, сотни миллионов баксов. Касса его пуста, разумеется, относительно. Убежден, что, прежде чем начать дело, он заручился если не поддержкой, то бездействием работников ФСБ. Без этого он не решился бы. Впрочем, мы это видим воочию. Все фээсбэшники куда-то подевались! Были — и нет! Сила за Бурятом стоит большая. Я не удивлюсь, к примеру, если сейчас сюда подойдет парочка БМП, а то и танков, с полным вооружением и с солдатиками на бортах. Большого ума не надо, чтобы представить последующую картину... И будьте уверены, средства массовой информации сделают все для раздувания ажиотажа против нас, как основного источника зла. Заслугу, конечно, припишут себе силовые министерства, и в первую очередь МВД. В Москве Бурят подключил порядка пятисот человек. Понадобится, подключит еще столько же. Каков же выход? С минуты на минуту сюда прибудет Антон Маевс- кий. Он выставит окончательные требования, которые в принципе и без того понятны... Единственный ныход в нашем положении — переговоры. Суть их такова. Мы оплачиваем расходы Бурята плюс делим доходы, скажем, пятьдесят на пятьдесят. Другого пути но вижу.