– Пойдём и мы. Испытаем кочергу заветную.

Трофим тоже поднял руку, чтобы перекреститься, как Зюзин вдруг сказал:

– Да! Совсем забыл. Софрон про тебя спрашивал.

– Какой Софрон? – переспросил Трофим, невольно опуская руку.

– Как какой?! – сердито сказал Зюзин. – У нас один Софрон – царёв заступник. Вспомнил?!

Ну как же, подумал Трофим и кивнул, того колдуна разве забыть?! Царица Небесная, спаси и сохрани!

А Зюзин продолжил:

– Я сегодня к государю хаживал. До самого меня не допустили, конечно, а выходил ко мне Софрон, и я ему обсказал, что да как. А он тогда спросил, как розыск. Я ответил, что идёт. А он грозно спросил, чего так долго? И уже прямо про тебя спросил, кто ты таков, где служишь, где твоя родня.

– Нет у меня родни! – торопливо воскликнул Трофим. – Я один!

– Это плохо, – сказал Зюзин. – Без родни человек скользкий, ненадёжный, так и норовит вильнуть да выскочить. Сколько раз я говорил: который без родни, того в службу не брать. И твоему князю Михайле говорил. И повторю ещё, если будет такая нужда!

Тут он пронзительно посмотрел на Трофима и уже не так грозно продолжил:

– Ну да и без родни любого человека есть за что держать. Ведь есть же?

– Есть.

– Вот! И не забывай про это. А я ещё раз говорю: Софрон сказал, розыск пора заканчивать. И я тебе сегодня в этом пособлю. Я полдворца подниму и прогоню под кочергой! Всех подряд! Не посмотрю, кто в какой шубе, а за бороду – и в покойную! И испытать! И не робеть! Только под кем волосья заскворчат – того сразу к Ефрему! Уяснил?

Трофим кивнул.

– Вот так-то, – сказал Зюзин. – А то, Софрон говорит, царь на поправку пошёл, уже начал кое-кого признавать, уже кашки отведал. С мёдом. Даже спрашивал про Псков. А если вдруг спросит про царевича? Что скажем? Понял меня? – И, не дожидаясь, продолжил: – Вот так-то. Пойдём! В покойной извелись уже.

Они вышли из хоромины. За дверью их уже ждали стрельцы и огонь. Они пошли. С огнём идти было легче. Но они шли почему-то не прямо, а кружным путём. Молчали.

В покойной, при двери, стояли рынды, а дальше, за ними, у стены, был виден Клим и ещё кто-то из стряпчих.

Зюзин и Трофим вошли в покойную. Там всё уже было готово к розыску: окно расставлено, из него шло много света, от растопленной печи шёл жар, а за царским столиком сидел пищик, готовый записывать. Завидев Зюзина, пищик вскочил и поклонился. Зюзин махнул рукой. Пищик сел. Из-за печи вышел Амвросий, тоже поклонился и сказал, что можно начинать. Зюзин прошёл и сел на лавку при стене. Трофим встал возле столика и приподнял кочергу. Зюзин обернулся на Амвросия. Амвросий подошёл к двери, открыл её и велел заходить.

За дверью немного потолклись, попререкались, а потом Клим ввёл Никифора – сторожничего Верхнего, иначе, царского житья. Вид у Никифора был сильно оробевший, глаза бегали, руки дрожали. Вот так-то, невольно подумал Трофим, это вчера, когда тебя про Мотьку спрашивали, ты губу выпячивал и морду воротил, а теперь вон какой смирный!

– Кто таков?! – надменно спросил Зюзин.

– Никифор Петров сын Цыплятев, – ответил Никифор тихим голосом, облизал губы и добавил: – Сторожничий. Был.

– Ну, это ещё рано: «был»! – сказал Зюзин, усмехаясь. – Может, ещё и дальше будешь, – и посмотрел на Трофима.

Трофим вместо целовального креста выставил вперёд кочергу и велел:

– Выставь руку!

Никифор выставил. Трофим поднёс к ней кочергу и поводил взад-вперед. Волосы на кочерге не шелохнулись. Трофим, повернувшись к пищику, сказал:

– Не дрогнуло.

Пищик так и записал: «Не дрогнуло» – с красивой завитушкой. Никифор заулыбался. Трофим махнул рукой. Никифор развернулся и пошёл к двери. Шёл и почти подскакивал от радости. Ещё бы!

Следом за Никифором Клим ввёл Фрола Щербатого, Марьянова десятника, старшого с того рундука. Фрол был красный, губы мокрые. Противно было на него смотреть. Трофим, когда его испытывал, вдруг почему-то подумал, вот было бы забавно, если бы волосы вдруг заскворчали!

Но они даже не дрогнули, и Фрол ушёл, отдуваясь.

Потом, один за другим, прошли все стрельцы с его рундука – и те, что караулили в тот день, и те, что не караулили. Кочерга ни на кого не показала.

Дальше, Трофим подумал, будут рынды.

Но рынд не было. Пошла челядь – чередой – постельники, истопники (все, кроме Саввы, Савву забрали вниз, к Ефрему), потом пошли метельщики (кроме Максима), комнатные сторожа (кроме, конечно, Спирьки). Это уже сколько получается, думал Трофим, испытывая их, это уже, может, они скоро час идут, идут, пищик пишет, Трофим суёт в них кочергой…

А волосья не скворчат! Да и чего им скворчать, думал Трофим, тыча кочергой уже в который раз, челядин замирал, смотрел на кочергу, одни тряслись и краснели, другие замирали и бледнели, третьи дерзко усмехались, будто это не их дело…

А вот что они при этом чувствуют, думал Трофим, они хоть знают, что он делает, им хоть объяснили, что это такое? И вот они сейчас стоят в сенях под дверью, ждут свой черёд и между собой шепчутся, гадают, зачем их туда согнали? Может, это из них этой кочергой хотят все силы выгрести и к царю перегрести, чтобы он скорей поправился, или, может…

Ну да мало ли что люди могут напридумывать, думал Трофим, да и сколько ещё это может продолжаться? Дворец вон какой, на пять верхов, тут можно три дня народ смущать, и это только на царской стороне, а если ещё перейти на царицыну? Нет, чтоб сразу вызвать Савву и проверить. Или Спирьку. Или Ададурова. Или, страшно даже подумать…

И вдруг за дверью, в сенях, закричали, забегали! Трофим опустил кочергу. Зюзин вскочил с лавки, быстро прошёл к двери, раскрыл её, сразу стало шумнее, пахнуло овчинами, дёгтем…

А потом в покойную втолкнули человека – судя по одежде, челядина. Он извивался и пытался вырваться, но стрельцы крепко держали его и притискивали к полу. И ещё били его по затылку. Челядин визжал. Клим стоял над стрельцами и зорко приглядывал за тем, чтобы стрельцы не переусердствовали и не убили челядина насмерть. Зюзин, подойдя к ним, постоял, посмотрел, как челядина бьют, и велел закрыть дверь. Закрыли. Стрельцы слезли с челядина. Челядин сразу же вскочил. Зюзин ребром ладони врезал ему по уху. Челядин свалился на пол и заныл. Зюзин, склонившись над ним, ждал. Наконец, челядин затих, с опаской поднял голову и посмотрел на Зюзина. А тот спросил:

– Ты кто таков?

– Иван Иванов сын Кикин, – ответил челядин. – Сытного дворца подклюшник.

– За что они тебя так?

– Я не знаю.

Зюзин посмотрел на Клима. Клим ответил:

– А он за углом стоял. Подсматривал. С самого начала! Остальных всех силой приводили, а этот сам пришёл. Нарочно! И вынюхивал. Зачем?