Трофим повалился на пол, прижал шапку к груди и, глядя на Зюзина, начал быстро-быстро говорить:

– Государь боярин, воевода, батюшка! Прости пса смердячего! Околдовала она меня, охмурила! А как грозила всяко, прости, Господи! Говорила: я к тебе во сне приду и задушу, и не проснёшься! И как плюнет ядом! Как дохнёт огнём!

– Ну, ну! – засмеялся Зюзин. – Не криви!

– А я и не кривлю!

– Побожись!

Трофим истово перекрестился, при этом жарко думая: «Господи, спаси и сохрани, прости мя, грешного, не ради же себя!..»

И успокоился.

– Что это? – спросил Зюзин, указывая на кочергу.

– Она, государь, сказала, что это прядка государева, и эта прядка там была, когда та беда случилась, и она того злодея помнит, посему как только он к ней притронется, она сразу заскворчит!

– Колдовство! – сердито сказал Зюзин.

– И бесовство, – добавил Трофим. – Да ещё какое! Я, государь, только вошёл к ней в каморку, она взяла свечу, вот так дунула – и я уже в светлице. Вот как! А ещё раз дунула – и я в цепях! А она уже: а я Ванюше расскажу, и он вас всех на колья пересадит!

– Побожись!

Трофим ещё раз перекрестился. Зюзин нахмурился, сказал:

– Скорей бы эта ведьма сдохла!

Трофим согласно кивнул. Зюзин подумал и спросил:

– Так что теперь?

– Как прикажешь, государь. Мы кто? Мы псы.

Зюзин помолчал, насупился. После сказал:

– Дай сюда! – и протянул руку.

Трофим подал кочергу. Зюзин её забрал, сказал:

– Если это не та прядка, я велю тебя отдать собакам. Зашить в медвежью шкуру, кровью обмазать и отдать. А пока иди. А это, – сказал Зюзин, – я покажу кому надо. А ты иди, иди! Подожди за дверью.

Трофим развернулся. И тут вдруг постучали в стену с другой стороны. Условным стуком. Зюзин удивленно поднял брови и сказал:

– Нет, погоди.

А тому, кто стучал, велел входить. Вошёл дворовой служитель и уже собрался говорить… Но заметил Трофима и замер.

– Говори, говори! – велел Зюзин.

Дворовой сказал:

– Алёна-дура на косе повесилась!

– Ох! – громко воскликнул Зюзин и тут же спросил: – Насмерть?

– Не совсем.

– И что она теперь?

– Молчит.

– А крепко спрашивали?

– Как тут было крепко? И так ведь была чуть живая.

– Болваны! – грозно сказал Зюзин. – Где она сейчас?

– У себя. Дали зелья, она спит.

– Давно спит?

– Только положили. И я сразу же сюда.

– Это верно, – уже мягче сказал Зюзин. Подумал и сказал: – Выйди пока что.

Дворовой развернулся и вышел в ту же дверь, в которую входил.

– Иерои! – сказал Зюзин и задумался.

Потом повернулся к Зюзину и нехотя начал говорить:

– Ну, коли царь тебя позвал… Так и я тебя пошлю. К той Алёне.

– Какой Алёне?

– Шереметевой, – ответил Зюзин и добавил: – К царевичевой жене, царской невестке. – И уже громко, гневно продолжал: – На косе хотела повеситься. Дура! На косе надо уметь. А она ничего не умеет. Да и не одна она! Она у Иванки уже третья! Первые две были порожние, царь их прогнал, взял эту. Ну и эта тоже ходила, ходила, уже и перестали ждать… И вдруг забрюхатела! Ой, было разговоров, радости!.. А сегодня взяла да и скинула. Слыхал?

Трофим пожал плечами. Зюзин злобно выкрикнул:

– Слыхал?!

– Слыхал, – тихо, с опаской ответил Трофим.

Зюзин усмехнулся и продолжил:

– Говорят, она нарочно скинула. Ей, говорят, наколдовали, будто она в чреве чёрта носит. А кто ещё, говорят, может от такого муженька родиться? И она поверила и скинула. Дура! Вот ты теперь и сходи и узнай, так это или нет.

– А… – начал было Трофим и покосился на кочергу.

– А это уже не твоё дело, – строго сказал Зюзин. – Знающие люди глянут, скажут, что это за прядка здесь прилеплена, нет ли в ней какой порчи. И если есть, сядешь, скотина, на кол. А пока иди. Иди, я кому сказал! – и указал на дверь, в которой скрылся тот дворовой человек.

Трофим поклонился, развернулся, надел шапку и пошёл.

За дверью было темно. Трофим остановился.

– Ты кто такой? – спросил, судя по голосу, тот самый дворовой.

Спросил совсем рядом. Трофим повернулся на голос и назвал себя.

– А! – усмехнулся дворовой. – Тот самый! Из Москвы. Тогда понятно, пошли! – и, крепко взяв Трофима за руку, повёл.

– Куда мы? – спросил Трофим.

– Сперва во двор, – ответил дворовой. – Раньше ходили прямо. Тут ходу всего ничего. Но как царевича убили, ход к ним велели заколотить. Чтоб не шатались и не болтали. И ты, – строго продолжил дворовой, – чтобы молчал. Чего ни увидишь, молчи. И как оттуда выйдешь, сразу всё забудешь. Ясно?

Трофим ответил, что ясно. А сам подумал: вон какие тут дела: Шереметевых заколотили, чтобы слухов не было, и чтобы не сбежал от них никто, и чтобы чужой к ним не влез. Но это Трофим так только думал, а вслух ничего не говорил. Дворовой тоже молчал. Они прошли ещё немного, повернули, сразу посветлело – в стене были прорублены окна. Прошли мимо тех окон, спустились вниз и через сени вышли на медное крыльцо – то самое, через которое его вводили во дворец, когда наверху его ждал Годунов, чтобы отвести к Зюзину…

А теперь Трофим отсюда выйдет на вольную землю, на снег! На чистый воздух после всего этого смрада! Трофим шагнул вперёд…

Но рынды тут же выставили бердыши, Трофим остановился. Дворовой что-то сказал, рынды ответили, он тогда ещё что-то сказал – и рынды убрали бердыши. Дворовой толкнул Трофима в спину, Трофим очнулся и пошёл вниз по крыльцу.

День был ясный, небо чистое, светило солнце, земля вся в снегу, морозило. Трофим сошёл с крыльца, остановился и вздохнул всей грудью. Стало хорошо. Но дворовой тут же опять толкнул Трофима. Трофим пошёл за ним. Они шли вдоль дворца по тропке. Справа от них был дворец, слева пустырь, а за ним крепостная стена. И ничего там больше не было! Только сзади, с левой стороны, была видна так называемая Митрополичья звонница, а впереди, тоже слева, стояли высокие каменные палаты с маленькими узкими окошками; за палатами виднелась Троицкая башня – её верх с шатром. Там, если верить Мотьке, и был скрыт сухой каменный колодец, через который есть пролаз на волю. Ну да как дойти до этой башни, если её загораживают эти чёртовы палаты, про которые кое-кто поговаривал, что это тайный монетный двор. Там, говорили, колдун доктор Илов колдует и варит из свинца золото, поэтому там в каждом окне по стрельцу, стрельцы с пищалями, при пищалях горят фитили. Так что только туда сунься, сразу пуля тебе в лоб. Свинцовая! Казне убыток! Поэтому того, кого убьют, сразу несут в палаты, там доктор Илов пули достаёт и бросает их в котёл. От таких пуль котёл ещё сильней кипит, доктор черпаком его помешивает, заговорённые травки в него подсыпает…