и все течет: песнями, мыслями, водой, речью, семенем, кровью, молоком.

Там смыкались небо и земля, доля и недоля, встреча (бабка говорила «среча») и невстреча, усопшие и живые, явь и навь.

Слезы подхватили, и она стала той рекой, вечной, живой…

Разлила-ась-разлилась…

– Может, поедем?

– Ладно… Хорошо!

Юлия Лысова. Последняя дискотека

Я отхожу от наркоза, собираю вещи и по-быстрому покидаю дворец алхимических опытов. Спускаюсь по лестнице мимо картины с изображением женщины с бледным телом и огромной ракушкой ниже живота, к которой стремится фиолетовое семя. Почти Босх.

Дома поздно вечером мне звонит Доктор. Хорошие новости. Полученный материал оказался годным. Процесс оценивается как успешный. Мой Гомункул с удобствами расположился в чашке Петри и в данный момент слушает Реквием Моцарта.

– Заупокойная месса?

– Между прочим, в этом произведении зашифрован код вселенского счастья. По результатам исследований под его воздействием шансы развития увеличиваются в разы. И кстати. У нас появилась новая услуга. Клиент может сделать звонок по мобильному в инкубатор своему Эмбриону.

– И он ответит?

– Кто?

– Эмбрион.

Пауза.

– Даже кристаллы воды под воздействием добрых слов…

– И что я ему скажу?

– Ну, это уж вы сами.

Пауза.

– Идите к черту.

Короткие гудки.

Но наступает утро.

День первый.

– Але.

– … (тишина)

– Ну, привет.

– … (тишина – далее… – тишина)

– Короче, все это глупо, но я типа твоя будущая мать. Как ты там?

– …

– Господи. Хуже холодного звонка. Ты даже послать меня не можешь.

– …

– Да я и не собираюсь рекламировать тебе этот мир. Во-первых, не уверена, что именно ТЫ решаешь – продолжать или нет. Во-вторых, «полон слез тот день, когда восстанет из праха, чтобы быть осужденным, человек». Так что не знаю, до завтра ли.

День второй.

– Але.

– …

– Ну, привет. Мне сообщили, у тебя там зигота начала дробиться. Да ты оптимист. Не в меня.

– …

– Ладно. Расскажу о себе. У меня осталась последняя клетка. Дальше – все. Вот я и решила дать прикурить электронную сигарету Фаусту. Не спросишь, зачем мне это?

– …

– Не спросишь. Но я скажу. Животный инстинкт и страх смерти. Весь этот пафос вокруг священного долга женщины – ложь. Мы безжалостно вытаскиваем души из небытия, чтобы продлить себя. Хочу использовать тебя как страховку. Живи теперь с этим. Или умри.

День третий.

– Але.

– …

– Ну ты даешь. Врачи говорят, сегодня был день икс. Обычно на третьи сутки саботажники останавливаются в развитии. А у тебя уже восемь клеток. Жалеешь меня? Или я тебе нравлюсь? Тогда облом. Расскажу тебе про отца. Можешь называть его «папка». Дешевая папка Эрик Краузе в синей пластиковой обложке – твой отец. Один из анонимов в распечатанной табличке иксель. Автомеханик, 23 года, образование среднее, рост 180, вес 80, волосы темные, глаза карие. И ему на тебя плевать. Он даже о тебе не знает.

День четвертый.

– Что тобой движет? Я бы давно психанула. А у тебя сегодня контакты между клетками уплотнились. Теперь ты зовешься морулой. Чернокнижники из клиники, оценив состояние морулы, причислили ее ко второму классу. Половина клеток срослась. Вероятность того, что ты превратишься в бластоцисту, – пятьдесят на пятьдесят. Если да, то у тебя появится бластоцель, а я уверую в чудеса.

День пятый.

– Привет, женщина.

– …

– Да, они определили твой пол. А еще сделали ПГД – анализ на генетические болезни. К сожалению, никаких синдромов Марфана не нашли. Так что не быть тебе Паганини. А кем быть – сама решишь. Возможно, лайфкоучем. С такой-то волей к самоосуществлению. Эмбриологи в шоке. Теперь важно, чтобы ты прижилась у меня внутри. Доктор дает процентов двадцать. Если взбрыкнешь, я остаток дней проведу с этим ужасным словом НИКОГДА. Правда, есть другой вариант. Можно тебя заморозить – и продлить надежду надолго, может, НАВСЕГДА. Но я с тобой так не поступлю. Вдруг у тебя уже есть душа?

День шестой.

Я иду во дворец алхимических опытов. Поднимаюсь по лестнице мимо картины с изображением женщины с бледным телом и огромной ракушкой ниже живота, к которой стремится фиолетовое семя. Почти Босх.

Захожу в кабинет Доктора. Доктор счастлив. Такая удача. Предлагает присесть. Улыбается.

– Ну? Подсадка или заморозка?

Там открыта форточка, с улицы дует депрессивный ветер. Ежусь и отвечаю:

– Крио.

Елена Антар. В хостеле

Как-то раз, примерно год назад, я оказалась в хостеле – в месте, где встречаются странные люди. От веселых глуповатых иностранцев с неизменным «ай эм сорри» до девчонок, которые часами сидели на постели в чем мать родила, закусив край одеяла и уставившись в одну точку. Пока не начинали выть – тихонько, чтобы не выселили за шум.

В первый же вечер, когда я заселилась в женскую комнату, я услышала эту историю. Рассказывал ее, судя по всему, немолодой мужчина, даже старик, живший в соседней мужской комнате. Он говорил монотонно. Не шептал, не повышал голос, не прерывался – говорил ровно, будто читал книгу. Люди входили в комнату, выходили – он продолжал говорить…

«…Я увидел ее, когда она сидела вполоборота к окну. Рядом с ней оставалось единственное свободное место, но она заняла его сумочкой. «Для мужа…» – подумал я – сюда многие приходят парами. И встал у стены, рядом. Она заметила меня не сразу, а когда заметила – вздрогнула и схватила сумочку. Она не сказала ни слова, но я понял и сел рядом.

Она пахла духами. Розами, а может, жасмином. Обычно от людей там за версту несло лекарствами, чесноком и опустошением. А она сидела такая тонкая, прозрачная, светящаяся. Она вдруг повернулась ко мне и заглянула в глаза – прямо, безо всякого кокетства или настороженности, так, будто мы знакомы всю жизнь.

– Вы разбираетесь во всех этих анализах? – спросила она.

– Немного.

– А я – ни капли, – пожаловалась она и протянула свои листочки. – Вот что это значит, это хорошо или плохо? Вы понимаете?

Я взял ее листы. Я не врач, но в анализах немного разбираюсь. Пришлось научиться. Ее были не очень, я сразу это понял. Она сидела, не шевелясь, пристально вглядываясь в мое лицо.

– Вы у кого наблюдаетесь? – пробормотал я.

– У Кашемирова, – недовольно ответила она. – Дочь отправила меня сюда, а ведь я прекрасно себя чувствую. Слышите? Прекрасно!

– Это ничего, у Кашемирова многие наблюдаются. Поедете на море, и все пройдет.

Не знаю, почему я вспомнил про море. Мне показалось глупым говорить про сахар и холестерин, про давление или ноющие суставы. Она была будто не из этого воняющего валерьянкой мира. Откуда-то оттуда, из молодости, где светит солнце, где воздух пахнет медом