За два часа, которые мы с тобой там провели, я успела испытать все: голод, жажду, боль, однако не имела права ни есть, ни пить, ни получить обезболивающее.

Это время прошло между ожиданием, хождением по коридорам, чтобы помочь шейке раскрыться, дискуссиями насчет нашей будущей жизни втроем, стонами от боли. С равными интервалами кто-то из врачей приходил смотреть, как продвигаются дела. И вот наконец они пришли втроем, начался «день открытых дверей» моей вагины.

У тебя не было схваток, но ты в полной мере разделял мои тревоги.

Ведь ты готовился стать отцом. В течение нескольких месяцев ты прочел массу книг по этой теме, смотрел по телевидению соответствующие шоу, консультировался с друзьями, которые уже успели через это пройти. Мне было очень приятно понимать, что ты делал все от тебя зависящее ради успеха нашего общего дела.

– Сейчас я позвоню анестезиологу, и мы сможем сделать перидуральную анестезию, – сообщила акушерка.

Кажется, я ответила, что люблю ее.

Через час боль почти исчезла.

Работающая аппаратура позволяла постоянно слышать стук сердца нашего малыша, и это был один из тех волшебных моментов, которые навсегда остаются в памяти.

Взяв тебя за руку, я посмотрела в твои глаза.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Наши воспоминания не могли не стать идеальными.

– Ты – мужчина моей жизни.

Ответный кивок.

– Я так счастлива быть с тобой, ты – самый замечательный человек в мире.

Ты улыбнулся и поцеловал меня. Затем сел в кресло у подножия кровати, открыл рюкзак и достал оттуда пирожные, бутылку колы и портативную игровую приставку.

– Не возражаешь, если я немного поем? Я больше не выдерживаю.

И вот тут я задалась вопросом, сможет ли процедура развода подпортить наши великолепные воспоминания? Но подумать над этим как следует у меня просто не хватило времени: в палату вошла акушерка, чтобы оценить ситуацию.

– Все идет хорошо. Ваш ребеночек не должен больше задерживаться, он скоро появится!

Ты сразу отложил и приставку, и пирожные, сев рядом со мной. Так мы провели вместе, рука в руке, больше часа, наслаждаясь моментом, о котором столько мечтали. Все далеко не так ужасно в конечном итоге, сказала себе я. А потом почувствовала, что у меня внизу живота что-то происходит.

И правда, все оказалось вовсе не так ужасно. Поверьте на слово.

Бородатый разрешил нам подняться по лестнице в номер двенадцать. Стоя перед дверью, мы не знали, как поступить: постучаться, сразу открыть или убежать. В такие моменты ты даже не предполагаешь, что в следующую секунду все произойдет иначе. Эмма осторожно поднесла руку к двери, давая понять, что все-таки стоит постучать.

– Ладно, давайте, – прошептал Ромен.

Я молча кивнула, но времени на то, чтобы постучать, у нас не оказалось. Дверь неожиданно открылась, на пороге выросла фигура отца. Улыбка исчезла с его лица, когда он увидел нас. Он напоминал кролика, ослепленного светом фар.

– Что вы здесь делаете? Случилось что-нибудь?

Дверь открылась во всю ширь, и за его спиной появилась женщина.

– Мама? – удивленно произнес брат.

– Мам, а ты что здесь делаешь? – повторила я.

Немая сцена. Будь это фотография, можно было бы вообразить целую кучу сценариев. Родители, застигнутые на месте преступления собственными детьми в гостиничном номере. Дети, изумленные тем, что их родители до сих пор сохранили сексуальную активность. Семейка Кроликов-Ослепленных-Светом-Фар в полном составе.

– Пойдемте поговорим, – предложил отец, проходя в номер.

Мы проследовали за ним с чувством огромного облегчения. Любовницей отца оказалась не бутылка и не незнакомка, которой я намеревалась свернуть шею.

В номере все было просто, но элегантно, чего никак нельзя было предположить, судя по внешнему виду заведения. Все втроем мы уселись на кровати, нервно похихикивая.

Родители стояли напротив нас примерно в том же состоянии.

– Как вы узнали? – спросил отец.

– Да мы ничего и не знаем, – ответила Эмма.

Мама, волнуясь, проговорила:

– Вы хотите сказать, что по чистой случайности оказались перед дверью нашего номера?

– Мы думали, что папа тебе изменяет, – брякнул Ромен.

– Что?

– Все не совсем так, – сочла я своим долгом добавить. – Сначала мы решили, что ты снова начал пить.

– Да ну?

Глядя на их потрясенные лица, мы залились громким смехом и поведали им всю историю целиком: первые подозрения, слежка, встреча возле бара, его регулярные отлучки, постоянное желание побыть одному.

– Почему вы стали приходить сюда? – не выдержала Эмма.

– Чтобы спокойно поиграть в игру «Эрудит», дорогая моя, – ответила мама абсолютно серьезно.

Все снова залились хохотом. Она продолжила:

– Мы женаты уже более сорока лет. Вот нам и захотелось придать немного остроты нашим отношениям, а для этого нет ничего лучше, чем тайные встречи в незнакомой обстановке.

Отец смотрел на нее, словно перед ним стояла статуя из чистого золота.

– И оказались правы, мы словно обрели второе дыхание!

– Повседневность, общие забыты и привычки – все это приводит к тому, что мы начинаем забывать друг о друге. Как это ни парадоксально, мы практически не расстаемся, но не бываем вместе. А здесь, напротив, только мы, никого, кроме нас. Нам это было необходимо, в последнее время нам было довольно сложно…

– Вот как?

Прозвучало это из моих уст немного жестче, чем я хотела. Родители для меня всегда оставались на редкость удачной парой. Поодиночке, напротив, каждый из них был уязвим. Вместе же они казались нерушимыми. Прожив столько лет, они до сих пор целуются, и вовсе не сухими братским поцелуями, какими пожилые супруги награждают друг друга вместо приветствия. Насколько я себя помню, по выходным отец всегда приносил маме завтрак в постель. Она же, в качестве компенсации, рада смеяться от души любой его шутке, даже самой плоской. По вечерам они непременно предаются разгадыванию кроссвордов, а потом отправляются спать, чтобы перед сном вместе почитать «в четыре глаза» какую-нибудь книжную новинку. Я видела, как отец плакал только потому, что мама грустила. Я видела, с каким состраданием и терпением мама делала отцу массаж после сеансов химиотерапии. И когда она ушла из дома, я ни одной минуты не сомневалась, что не из-за него. Никогда я не рассматривала их как пару, но всегда как некую неделимую сущность. И уж тем более я не могла представить, что им когда-либо приходилось преодолевать зоны турбулентности.