– Во-от, у тебя игрушка, а у меня нету игрушек, а ведь я ребенок! Отдай! Она тебе все равно не нужна! – и протянул руку, чтобы выхватить у нее игрушку.

Норе было жаль зеленую танцовщицу, такую прекрасную. Она не понимала, на что танцовщица мальчишке, что он сможет с ней сделать, кроме как отломать ноги и руки? Постаралась идти быстрее, но в платье и покрывале она была медленной, мальчик забежал вперед и – совсем без приготовлений – заплакал:

– Отдай! Отдай! Это мое, это для меня…

Она не шевелилась. Он упал на пол и забил кулаками. Не хотела отдавать, хотела бежать – но выхода не было, протянула ему танцовщицу. Он даже не сразу заметил, увлеченный своими жалобами, но, увидев, – замолк резко, схватил, убежал в угол, где уже была одна ворованная игрушка.

Уходила спешно, за спиной хихикал мальчик, которого ненавидела и боялась.

До спальни не дошла – успокаивалась, складывая пасьянс в комнате с окнами. Не сложился, снова не сложился. Когда же это изменится? Но день все не кончался. И она долго шла, странным образом попала в часовню, печально-простую в электрическом свете. Хотела вспомнить радостную историю, связанную с раскрывшим навстречу ей руки деревянным человеком, имя которого осталось с игрушкой, но на ум приходили лишь латинские слова, такие же ровные, как новый свет, и становилось ясно, что если и есть эта история, она не радостна, а безнадежна, как жест отчаяния со стороны Бога, который даже так ничего не смог изменить.

Три дня рождения в этом июле – и тоска по корпоративу, способному поднять дух предприятия в пыльную жару. Николай знал, где скрыться, даже когда бесполезно урчали кондиционеры, знал и бывал там, но не хотел об этом помнить сейчас. Ведь кондиционер у них в порядке, празднование назначили на пятницу, Миша пришел со своей, Аля, единственная женщина в филиале, пришла в красном платье, и были маленькие канапе с авокадо, которые никто не ел, зато на глазах таяли бутерброды с красной рыбой. Шампанское – настоящее (кому только пришло в голову?) оказалось кислее обычного, о чем не стеснялись говорить, но, к счастью, были и другие напитки в запотевших бутылках.

Разумеется, Николая в очередной раз спросили, почему он пришел один – боится, что отобьют подругу или боится вдвоем с ней родную фирму объесть, а может, на Альку глаз положил, допрашивали с въедливым любопытством, раздраженным отсутствием толковых ответов, и сделали что-то вроде шутливого выговора, за которым скрывалось серьезное и ревнивое внимание. В конце концов, после достаточного количества шампанской кислятины и водки, он согласился:

– Приведу, приведу, прямо в следующий раз. Что в следующий раз празднуем? На Новый год, ну пусть хоть на Новый год. А что, до того – ничего? Мы с ней сами редко видимся, она из… – Он назвал не близкий, но и не слишком далекий город. – Работа у нее там и все остальное.

– Где же ты нашел ее? Поближе не мог оглянуться? Вон хоть на Альку!

Аля была замужем, но это беспокоило коллег меньше, чем его асоциальное одиночество, а уж отсутствие сегодня Алькиного мужа не трогало никого. Мужей не приводят. Он не успел ответить, ответили за него: в Интернете, где еще, – нашлись две истории интернет-романов, один из которых закончился даже браком, но супруги, живущие в разных городах, так до сих пор и не съехались, больше из упрямства, нежели из-за работы и жилья, жили то там, то тут, имея ребенка… И вторая, не заканчивающаяся браком, но длящаяся благодаря долгим забавным сеансам в скайпе…

– Но у нас так не будет! – Николай неожиданно подал голос, вместо того чтобы тихо радоваться – нашли интереснее предмет для разговора, да так громко подал, словно сила звука могла что-то изменить в его жизни. – А мы с Элей решили, что она переедет сюда, будет со мной жить. Ни скайп, ни поездки… Нет, я этого не понимаю! Если уже женаты, должны вместе жить. Нужно время, чтобы все сделать. Там еще проблемы пока, но потом обязательно! Осенью. Или к зиме… Но будем вместе жить.

Он ждал, что выразят согласие с его мнением по поводу дистанционных романов, полное одобрение и восторг и обяжут предъявить Элю сразу по приезде (где только взял это имя! Не потому, что «Нора» слишком необычно, – просто не мог выговорить ее имени в этом помещении). Но его лишь спросили строго:

– А что с ее работой? Она кто по специальности у тебя?

– Найдет что-нибудь, первое время поживем, в конце концов, на мои…

И осекся, избегая табуированной темы зарплат. На него смотрели с недоверием, но тут Миша вскочил:

– Так. Давай за тебя! За вас двоих!

Выпили за него и, получается, за Нору – было в этом нечто щекочущее – словно держал он в руках украденную вещь, наблюдая тщетные поиски. И еще несколько раз пили за них, шутили без юмора о многих детях, Николай испытывал при этом странное облегчение, почти верил, что коллеги на самом деле все знают – ну и что? – и на следующий корпоратив он приведет ее с собой. Хотелось пройти до развилки с Мишей, рассказать, что она – рыжая, высокая, худая, но, когда доходит до дела, очень даже… однако Миша уехал со своей, и Николай шел домой один. Несколько глотков свежего воздуха и одна сигарета вдруг прояснили: ведь он, столько ходивший вокруг да около, принял окончательное решение, заявил при свидетелях – Нора будет жить с ним. Он забирает ее.

И решение оставалось в силе, несмотря на то что теперь, после вырвавшихся нетрезвых слов, он чувствовал себя идиотом, смешавшим несмешиваемое, хуже, чем шампанское с водкой, и промелькнула даже трусливая мысль на самом деле найти какую-нибудь Элю, мало ли их в Сети водится, и предъявить общественности… До Нового года достаточно времени для отношений.

Решение оставалось в силе несмотря на то, что какое-то время он совсем не выезжал за город и жил обычной жизнью между работой, домом и дешевыми кафе. Один раз заехал к родителям, уехал от них с хорошим чувством исполненного долга и замоленного греха.

Когда все же выехал, решился завести разговор в Леночкином кабинете, но из разговора ничего не вышло. Говорить прямо опасался – пустят ли снова, и даже – найдет ли дорогу. Но намеки его, прозрачные как глаза Элеоноры Фелисии, Леночка не понимала принципиально, работы у нее вдруг оказалось море, она доставала из шкафа папки с документами, вываливала на свой стол, листала и смотрела, удовлетворенно бурчала себе под нос «ага», пока наконец не бросила ему через плечо: «Ну что ты стоишь? Расписался – так иди уже… Хоть туда, хоть сюда, куда-нибудь!» Он решил, что в следующий раз начнет разговор снова, так же осторожно, и будет начинать столько раз, сколько потребуется, потому что других связей у него нет.

Через два дня на электронную почту пришло сообщение – сразу удалил как спам: в теме значилась некая компания (кто не удалял писем от таких «всемирно известных» компаний). Вечером же, дома, заглянул в удаленные и понял, почему весь день то и дело вспоминал об этом е-мейле: отправителем значился некий Александр Дыманов, но адрес электронной почты начинался с nifflonger. Несколько секунд ушло на то, чтобы вспомнить, где слышал слово «ниффлонгер»… темная спальня Норы, ее тихий голос. Ниффлонгер – это брат Норы, всегда что-то замышляющий. Николай убрал руку с мышки и пошел на кухню – налить себе остывшего кофе, но, когда вернулся, папка удаленные оставалась открытой, и письмо не исчезло. В самом письме, написанном излишне вежливо для электронного, было приглашение на встречу, указано место и время – ни тени сомнения в том, что он найдет этот впервые-о-таком-слышу бар или в том, что он сможет прийти в назначенное, кстати вполне рабочее, время. Повод для встречи не указывался.