— Я снова вынуждена огорчить вас, милорд, — сказала она, — так как призвала вас для того, чтобы сообщить: я беременна.

Словно пелена свалилась с его глаз. Теперь он и сам увидел ее раздавшуюся талию и полную грудь. Значит, вот в чем была причина самоуверенности, исходившей от нее, подобно свету, ведь Эмма очень хорошо осознавала, какую власть дает ее положение. Хмурясь, чтобы скрыть свое удивление и разочарование, он увидел горькую усмешку, искривившую ее губы.

— Обычно это считается радостным событием, — заметила она. — Но я вижу, вы не рады. Вы намеревались развестись со мной, чтобы жениться на своей любовнице?

Он поднял бровь, услышав это. За то время, что она не была с ним, он уже забыл, насколько девчонка умна. Возможно, так же умна, как и ее брат. Надо бы держать это в голове.

Затем его осенило еще одно озарение, и король осознал, как он заблуждался. Он никогда не сможет избавиться от Эммы. Даже если ребенок, которого она понесла, родится мертвым, даже если Церковь даст свое согласие на развод, Ричард никогда на это не пойдет и использует это как повод для заключения союза с королем Дании. Они вдвоем раздерут Англию на части, и этому не смогут воспрепятствовать его менее сильные войска, набранные из немногочисленных ополченцев. Великое королевство, доставшееся ему по наследству, прекратит свое существование, проглоченное норманно-датским нашествием, и его покойный брат будет отмщен.

Чувство собственного бессилия привело его в ярость, и он излил ее единственно возможным способом.

— Похоже на непорочное зачатие, — прорычал он. — Это мой ребенок?

Ему пришлось выпустить из рук кубок, чтобы схватить за запястья набросившуюся на него Эмму, в противном случае она расцарапала бы ему лицо. Стеклянный сосуд, ударившись о каменные плиты пола, разлетелся вдребезги.

— Конечно же ваш, — прошипела она. — Вы зачали этого ребенка в ту ночь, когда использовали меня как наложницу-язычницу. Этим вы украли у меня всякую радость, которую я могла бы испытывать по отношению к этому ребенку, и за это я до конца жизни буду вас презирать!

Она отстранилась, глядя на него с такой ужасающей яростью, что он даже немного за нее испугался. Но, в отличие от кубка для вина, Эмма осталась целой и невредимой. В ней появилась сила, которой даже он не мог не восхититься, но, боже мой, как она ему надоела! Они женаты, связаны договором, который никто из них не в состоянии разорвать до конца жизни. Он чувствовал себя старше своих лет из-за бремени ответственности за благополучие этой девчонки-королевы, которое он вынужден нести на себе помимо прочих своих забот.

— Вы прибыли в Англию, чтобы скрепить мир, сударыня, — сказал он устало. — Чтобы связать интересы двух наших стран. И когда вы давали свой супружеский обет, то согласились подчиняться мне во всех отношениях, поскольку я не только ваш муж, но и ваш король. Если вы будете всегда об этом помнить, бремя вашего супружества покажется вам не столь тяжелым.

Она издала звук, напоминающий сдавленный смех.

— Вы полагаете? — спросила она. — Я думаю, что это облегчит бремя вашего супружества, милорд, но едва ли сделает менее тяжким мое. Только смерть мне в этом поможет.

Она положила ладонь себе на живот и подняла подбородок.

— Но я не отчаиваюсь. Роды часто избавляют женщину от страданий земной юдоли, не правда ли?

— Да, это правда.

Именно так закончился его первый брак, и, если бы та же участь постигла и этот, его бы это вполне устроило.

— Если вы этого очень хотите, сударыня, возможно, Господь заберет вас в свое царство, — ухмыльнулся он. — А пока мы отправимся в Винчестер, выезжаем на рассвете. Позаботьтесь о том, чтобы и вы, и ваши придворные были готовы.

Когда Этельред оставил ее одну, Эмма опустилась на пол, положив голову на стул, и дала волю слезам ярости и разочарования. Ей вспомнилось предостережение матери о том, что ей предстоит много испытаний в роли королевы. Она приняла это к сведению, хотя по-настоящему и не понимала еще, что от нее потребуется. Тогда она еще не могла знать, что когда-либо будет такой несчастной. И все же она должна терпеть. Хотя бы ради своего будущего ребенка, если не для себя самой.

Эмма подняла голову, вытирая лицо ладонями и вдыхая поглубже, чтобы остановить слезы.

Но она не будет просто терпеть. Она не станет молить Бога, чтобы он дал ей силы безропотно принимать свою долю. Она не ляжет и не умрет, как того, несомненно, хотелось бы королю. Завтра она вернется в Винчестер и там займет принадлежащее ей по праву место рядом с Этельредом. Больше она его никому не уступит.

Это будет нелегко. Последние слова Этельреда недвусмысленно говорили о его намерении установить над ней строгое руководство. Ей необходимо идти к своей цели без спешки, шаг за шагом.

Начнет она со своих придворных и с леди Эльгивы. Можно было понять, что влекло Этельреда или любого другого мужчину к этой женщине. Была в ней некая прелесть, не оставляющая равнодушными если и не сердца мужчин, то их чресла точно. Ее пухлые губы были подобны бутону розы, кожа — белая, как молоко, а специально скроенный слишком тесным лиф ее платья туго охватывал грудь, подчеркивая ее. И вся Эльгива, как и эта уловка швеи, соткана из хитростей и обмана. В ней нет ничего искреннего, и Эмма задавалась вопросом, не добавляет ли ей и это привлекательности?

Что еще, кроме внимания, Эльгива получает от короля? Несомненно, ему ничего не стоит осыпать ее подарками, но неужто это все, чего хочет Эльгива? Полученные ею драгоценности у Эммы не вызывали зависти, поскольку сама она не желала подарков от короля. Чего она действительно от него хотела — это подлинного признания ее королевского достоинства, что для нее дороже золота и серебра.

Также у нее не было особого желания изгонять Эльгиву из постели короля теперь, когда она была беременна. Однако она была решительно настроена лишить ее места подле короля, ибо это место она впредь намеревалась занимать сама, по крайней мере на людях, если и не наедине с ним. Она должна позаботиться о том, чтобы Эльгива не позволяла себе лишнего.

Эльгива провела беспокойную ночь на неудобном монастырском тюфяке и проснулась в скверном настроении под непрекращающийся шум дождя, льющегося на соломенную крышу у нее над головой. Ее сон то и дело прерывали сопение и храп других женщин, разместившихся с ней в одной комнате, и колокольный звон, созывающий монахинь на ночные молитвы. Не выспавшаяся, с тяжелой головой, она поеживалась, пока Гроя укладывала ее волосы при свете шипящей свечи в предрассветном сумраке.

— Господи Боже, — простонала Эльгива, — еще целый день ехать по грязи, в холоде и сырости. Почему бы королю на Пасху не остаться в Бате?

— Вы могли бы остаться здесь, миледи, в монастыре, — деликатно предложила ей Гроя, — пока не изменится погода. Раньше или позже дождь закончится.

Эльгива снова поежилась и обратила на старуху сердитый взгляд.

— Поскольку королева сегодня едет в Винчестер, — резко возразила ей Эльгива, — то и я не могу просить дозволения остаться здесь, даже если бы была в силах выдержать монастырскую жизнь еще один день. А я не в силах, сама знаешь.