– Ты не виноват в том, что произошло. Ты просто был маленьким мальчишкой, которого заставили участвовать в кровавой бойне. Если ты захочешь еще что-то рассказать, я всегда готова тебя выслушать.

Она внимательно посмотрела на меня, пытаясь встретиться со мной глазами и таким образом еще раз уверить в том, что действительно постарается мне помочь. Мне стало не по себе. Зачем я рассказал о своих переживаниях чужому человеку, да еще и не военному? Ненавижу вечную присказку «ты ни в чем не виноват», которую повторяли все сотрудники центра всякий раз, когда кто-то говорил о войне.

Я встал и направился к двери. А девушка сказала мне вслед:

– Я договорюсь о полном обследовании в Коннотском госпитале[32]. – Потом помолчала и добавила: – А плеер пусть останется у меня, ладно? Ты же не хочешь, чтобы другие завидовали тебе или даже украли его. Он будет здесь, можешь прийти и послушать музыку в любой день.

На это я ничего не ответил, а лишь швырнул плеер ей и ушел, заткнув уши, чтобы не слышать надоевшей фразы: «Ты ни в чем не виноват».

В тот вечер я сидел на веранде и слушал, как ребята обсуждают волейбольный матч, который я пропустил. Попытался вспомнить детство, но у меня не получалось. Перед глазами вместо этого вставала другая картина: как я первый раз перерезал человеку горло. Образы всплывали в сознании яркими вспышками. Так молния на мгновения освещает весь мир среди темной и грозовой ночи. Во время каждой вспышки в моей голове звучали страшные крики, от которых пробирала дрожь. Я вошел в дом, сел на кровать лицом к стене и попытался ни о чем вообще не думать. Но сильная мигрень мешала заснуть. Я прижал лоб к холодному бетонному полу, однако это не принесло облегчения. Я пошел в душ и сунул голову под ледяную струю – тоже не помогло. Боль была такой сильной, что я не мог переносить ее молча – лежал пластом и громко стонал. Позвали ночную сиделку, та дала мне снотворного, но забыться все равно не удалось, даже когда мигрень прошла. Я боялся ночных кошмаров, которые обязательно пришли бы, как только я смежу веки.

Эстер настояла, чтобы я рассказал ей некоторые из моих снов. Она сидела и тихо слушала, а если хотела что-то прокомментировать, предварительно спрашивала разрешения: «Хочешь, я скажу тебе кое-что насчет того, что ты видел…» Обычно я отвечал: «Не хочу» – и просил плеер.

Однажды утром Эстер пришла в центр, хотя в этот день у нее был выходной. На этот раз на ней была не белая медицинская форма, а джинсовая юбка. Она приехала на светлой «Тойоте», в которой сидели также двое мужчин. Один – водитель, а второй – сотрудник ДЛК, «Дети в локальных конфликтах»[33]. Эта католическая миссия вместе с ЮНИСЕФ и другими некоммерческими организациями создает и курирует такие реабилитационные центры, как наш.

– Мы хотели отвезти тебя в больницу на обследование, а после этого покатали бы тебя по городу, – радостно сказала мне Эстер. – Что скажешь?

– Ладно, – согласился я. Поездки в город всегда доставляли мне удовольствие. – А можем взять с собой моего друга Альхаджи?

– Конечно, – ответила она сразу, будто знала, что я об этом попрошу.

По пути сотрудник ДЛК представился:

– Меня зовут Лесли, очень приятно познакомиться, господа. – Он сидел на переднем сиденье и повернулся назад, чтобы пожать нам руки. Потом снова сел прямо и стал изучать нас в зеркало заднего вида.

Мы сидели сзади, Эстер заняла место между мной и Альхаджи. Она щекотала нас, а временами раскидывала руки в стороны и обнимала нас обоих за плечи. Я слегка отстранился, потому что мне не нравились эти нежности. Тогда она чуть отвернулась и обеими руками обхватила Альхаджи. Я стал смотреть в другую сторону, но девушка слегка толкнула меня локтем в бок, а потом снова положила мне руку на плечо.

В центре города Эстер показал нам телеграф, разные магазины, здание ООН[34], Хлопковое дерево. На Уоллас Джонсон-стрит из лавок доносились звуки музыки и перезвон колокольчиков – так торговцы привлекали посетителей. Мальчишки и девчонки разносили прохладительные напитки и выкрикивали: «Лед, лед!..» – или «Холодная имбирная газировка!» Город всегда поражал меня яркими красками, шумом и разнообразием. Люди спешили по своим делам, оживленная торговля создавала особый гул, который ни с чем не перепутаешь. Я с любопытством наблюдал, как владелец магазинчика одежды секонд-хенд подбрасывал свои товары высоко в воздух, чтобы залучить к себе прохожих. Тут машина остановилась: мы подъехали к больнице, где мне предстояло пройти обследование.

Доктор долго щупал места ранений и надавливал на них, изучал шрамы от пуль и все время спрашивал: «Ты что-нибудь чувствуешь? А здесь?» Все это начало меня раздражать, но тут он заявил, что обследование закончено. Я оделся и вышел в коридор, где меня ждали Эстер, Лесли и Альхаджи. Все они улыбались. Девушка ухватила меня за нос, чтобы как-то развеселить. Мы прошли к рынку, который проехали на пути к врачу. Я тут же «прилип» к музыкальному киоску и стал рассматривать горы кассет. Эстер и Альхаджи заинтересовались футбольными майками, и она купила ему одну. А для меня Лесли приобрел альбом Боба Марли Exodus. Все мое детство прошло под музыку регги, но я уже давно ее не слушал. Глядя на кассету, я попытался припомнить песни, и у меня сильно разболелась голова. Видимо, Эстер это заметила, взяла у меня из рук кассету и спрятала в сумочку.

– Кто хочет кока-колы? – спросила она.

Я обрадовался и во всю прыть побежал к палатке с напитками. Каждому купили по бутылке. Кола была ледяная и приятно холодила зубы. Я с удовольствием потягивал ее в машине на обратном пути. Настроение у меня было отличное, и я все время улыбался.

Видимо, Лесли решил, что настал удачный момент, чтобы поговорить о деле, и сказал, что ему поручили шефство надо мной и еще несколькими мальчишками. Помимо прочего, он должен был найти для меня приемную семью, в которой я буду жить по окончании реабилитации.

– Можешь обращаться ко мне в любое время и по любому поводу. Для этого достаточно зайти к Эстер. Она позвонит мне, – сказал он.

Я кивнул – во рту у меня было горлышко бутылки кока-колы.

В тот вечер перед тем, как сесть в машину и ехать домой, Эстер отвела меня в сторону и чуть нагнула голову, чтобы заглянуть мне прямо в глаза. Я отвел взгляд, но ее это не смутило.

– Я оставлю у себя кассету Боба Марли, – сказала она. – Приходи завтра и сможешь ее послушать.

Потом она села на заднее сиденье, помахала мне и уехала. Альхаджи надел новую майку и бегал по площадке, изображая футболиста. Когда мы пришли на веранду, все в восторге стали рассматривать его обновку. Она была цветов национального флага – зелено-сине-белая, с номером «11» на спине. Альхаджи, красуясь, ходил взад-вперед. Наконец он остановился и заявил: