Я выжал из службы все, что хотел. Пора перелистывать эту страницу.

– Я сам себя продвину, Соф. Там, где сочту нужным.

Я бросаю через плечо чуть более холодно, чем планировал, и встаю с кровати, разминая затекшие мышцы. Поправляю разъехавшуюся молнию на джинсах, провожу пятерней по отросшим длиннее привычного армейского ежика волосам и слышу разочарованный вздох, полный невысказанной грусти и мучительного укора.

Ровно секунду мешкаюсь, а потом размеренным шагом направляюсь к выходу, роняя банальное «дело не в тебе, Сонь».

Это мне скучно на Урале. Это меня тащит стальными клещами обратно в Москву. Это у меня через пять часов самолет.

– Не передумал, Матвей?

Все тот же вопрос в пропахшем сигаретами и дешевыми женскими духами форде озвучивает сослуживец Леха. Разглядывает меня, как феерического придурка, и откровенно не понимает, что может не нравиться в сытом безбедном существовании с маячащей на горизонте квартирой в военную ипотеку. Я же не спешу разбивать его радужную реальность и приводить сотню аргументов «против».

– Не передумал. Погнали.

Опускаю до упора стеклопакет, проветривая автомобиль, и утыкаюсь носом в булькающий оповещениями гаджет. Мама сейчас отдыхает в санатории в Ялте по путевке, которую ей достал лечащий врач, шлет миллион фотографий умопомрачительной Крымской природы и впервые за долгое время наслаждается жизнью.

Она по-прежнему не может преодолевать длинные расстояния, передвигается с помощью изящной трости и часто берет паузы, чтобы передохнуть. Но ее ремиссия, в принципе, чистое счастье и невероятное чудо, на которое мы с ней уже не рассчитывали.

С затаенным восторгом я смотрю на солнечные яркие снимки, чувствую соль на языке, слышу шум ветра и пение волн и не замечаю, как проходит остаток дороги до аэропорта. Забираю из багажника легкую спортивную сумку, в которой минимум вещей, благодарю Леху за все и последним миную паспортный контроль, чтобы вскоре разместиться в неудобном жестком кресле по соседству с тучной угрюмой женщиной.

– Пожалуйста, выключите все личные электронные устройства, включая ноутбуки и мобильные телефоны…

Это последнее, что я слышу прежде, чем провалиться в здоровый глубокий сон. Открываю глаза, когда уже шасси самолета касаются взлетно-посадочной полосы, и вместе с другими пассажирами по глупой традиции аплодирую пилоту. Одним из первых выхожу в просторный зал, где встречающие ждут своих друзей-братьев-жен, и через пару шагов натыкаюсь на Крестовского в сопровождении Шаровой.

Настя? Серьезно?

За время моего отсутствия одногруппница коротко постриглась,  перекрасилась в пепельный цвет и скинула пару-тройку килограмм. Правда, осталась такой же высокомерной фифой, снисходительно взирающей на окружающих. Крест же, наоборот, заматерел, обзавелся татуировкой из непонятной вязи на шее и, судя по всему, перестал отдыхать на морях каждые пару месяцев. По крайней мере, его волосы приобрели русый оттенок и больше не выгорают.

За несколько секунд вычленив главное, я перекидываю болтающуюся в руке сумку через плечо и крейсером прокладываю себе путь между зазевавшимися туристами, потерявшими багаж. Стопорюсь рядом с Игнатом и заключаю его в медвежьи объятья, до хруста стискивая ему ребра.

– Скучал по тебе, брат.

Признаюсь без обиняков и разрываю контакт, равнодушно наблюдая за тем, как Шарова пытается подставить мне щеку для поцелуя. Перетаптывается с ноги на ногу, не получив нужного отклика, и чиркает острыми каблуками по ни в чем не повинному полу.

– А ты что здесь делаешь, Настя?

Интересуюсь, наполовину прикрыв веки, и не обращаю внимания на замаскированный кашлем смех Креста.

– Сестру встречаю.

– Вот и встречай. А нам с Игнатом пора.

С каким-то извращенным удовольствием оставляю не подготовленную к такому приему одногруппницу хлопать наращенными ресницами и нагло оккупирую водительское сидение, не спрашивая у хозяина тачки позволения. Любовно глажу новенький руль старого Марковника и плавно трогаюсь с места, когда Крестовский усаживается рядом.

С упоительным восторгом вливаюсь в стремительно несущийся поток автомобилей и, наконец-то, дышу полной грудью. Все в этом городе резонирует с моим внутренним настроем, откликаясь благоговейным трепетом и позволяя чувствовать себя дома.

– Может, у меня пока перекантуешься, Матвей?

– Да не, спасибо, Крест. На старой маминой квартире обоснуюсь. Она ей без надобности.

По возвращении из санатория мама переезжает к своему доктору, сдувающему с нее пылинки, и это прекрасно.

– Как кайф. Если что, сам знаешь, всегда можешь на меня рассчитывать.

В очередной раз оправдывает звание лучшего друга Игнат и замолкает до тех пор, пока мы не подруливаем к немного изменившему внешний облик бару, где вся наша группа когда-то частенько зависала, просаживая нехилые чаевые и пропуская пары.

– Куришь?

– Бросаю.

Боковым зрением я фиксирую, как приятель сдергивает пленку с пачки сигарет и буксует от моего вопроса. Хмурится раздраженно и убирает свой Кент во внутренний карман слишком легкой для конца февраля куртки.

– Правильно. Плохая привычка.

Как и привязанность к Лильке.

Проглатываю вязнущее на языке окончание фразы и с напускной беззаботностью передаю ключи другу, ныряя в теплое многолюдное помещение. Мажу взглядом по новой обстановке, рисую твердую пятерку большим удобным креслами и вместительным мягким диванам и забиваюсь в самый дальний угол, предпочитая видеть локацию, как на ладони.

Сказывается впившийся в подкорку армейский рефлекс.

А потом до двух часов ночи ввожу Крестовского в курс своих дел, выпытываю из него последние новости и даже успеваю согласиться устроиться к нему в автомастерскую администратором. Пока не подыщу что-то более подходящее или не заработаю на долю в приличном бизнесе.

Уговорив друга переночевать в моем пустующем жилище, я тщательно проветриваю комнаты, укладываю Игната в спальне, сам же падаю на продавленную тахту в кухне и вскакиваю в шесть утра по въевшемуся в кожу дебильному распорядку. Ощущаю себя достаточно бодрым, чтобы мотнуть десяток кругов по спортивной площадке, принять контрастный душ и сгонять в гипермаркет.

Затариваюсь на целую неделю вперед и принимаюсь готовить нехитрый завтрак из омлета, бутеров с колбасой и помидоров. Завариваю самый обычный растворимый кофе и слышу за спиной топот разбуженного гризли.

– Жратва? Питье? Выходи за меня замуж, Матвей, а?

Стебется Крест, оглашая кухню диким хохотом, я же демонстрирую ему весьма недвусмысленную фигуру из оттопыренного среднего пальца и, на всякий случай, словесно дублирую маршрут.

– Ну да, я ж не Саша.

Притворно обиженно выдыхает приятель, а я, как питбуль, вцепляюсь в горящее ярким клеймом на груди имя из прошлого, которое так и не смог вытравить из своей кровеносной системы.