– А что Саша?

– Сегодня вечером знакомится с родителями Латыпова. Официально.

– Того урода, который на нее поспорил?

– Ага.

Игнат с невинным видом отхлебывает разведенную мной бурду и деланно пожимает плечами, пока я расплываюсь в предвкушающей хищной улыбке.

Не знаю, какая перспектива прельщает меня больше. Окончательно ушатать разболтанные нервы отца или столкнуться с Сашей и выпустить своих демонов…

Мот

– Надо же, не сменили замки.

Я бы сменил.

Ухмыльнувшись, я проворачиваю ключ и уверенно переступаю через порог некогда бывшего моим домом жилища. Снимаю кросы, вешаю потертую кожанку на крючок и выдерживаю небольшую паузу. Прислушиваюсь к себе.

Ностальгии по детству или юношеству не испытываю. Не впадаю в меланхолию. Не собираюсь пускаться в дебри психоанализа. Единственное, с долей любопытства слушаю звонкие голоса, обсуждающие ничего не значащие мелочи в гостиной, где, судя по всему, накрыт стол.

– Занятно.

Сглотнув ставшую вязкой слюну, я пересекаю коридор широкими размашистыми шагами и одним появлением переворачиваю все вверх дном. Рушу оживленно лившуюся беседу, заставляю отца закашляться и побагроветь, бешу чопорных Латыповых своим присутствием.

Впитываю концентрированный негатив, подзаряжаюсь от чужих эмоций, хлещущих через край, и сам начинаю выдавать мощные колебания. Фоню дерзкой агрессией и готовлюсь оккупировать враждебную территорию.

– Не помню, чтобы тебя звали.

Спустя секунды, превращающиеся в долбанную вечность, очухивается батя. Грохает вилкой о стол, ослабляет узел криво повязанного бордового галстука, купает меня в океане неодобрения. Только вот это выставленное напоказ пренебрежение имеет противоположный ожидаемому эффект, подталкивая меня к активным действиям.

– А с каких пор мне нужно приглашение, чтобы прийти к себе домой?

Выгнув бровь, интересуюсь у каменеющего отца и с комфортом располагаюсь на стуле рядом с Сашей. Каждой клеткой своего тела ее чувствую. Вычленяю лихорадочное волнение, перемешанное со жгучей, словно кайенский перец, обидой. Раскладываю на атомы вполне обоснованное недоверие, сплетающееся с затаенным любопытством. И просто дурею от знакомого запаха, забивающегося в ноздри.

Нотки лайма. Капелька мяты. Идеальное сочетание.

– С приездом, Матвей. Скушай утку по-пекински. Вроде вкусная получилась.

Избегая встречаться со мной глазами, Вера Викторовна, по обыкновению, пытается сгладить острые углы. Суетливо двигает сначала птицу, затем какой-то странный салат и беспомощно всплескивает руками, когда я отщипываю кусок прямо из Сашкиной тарелки и отправляю его в рот, демонстративно облизывая пальцы.

Намеренно пробую Латыповскую выдержку на прочность, попутно играю на батиных нервах и заставляю сводную сестру густо краснеть. Готов поспорить, Александра бы с удовольствием всадила испачканную в соевом соусе вилку мне в бедро, если бы не загоняла себя в рамки, навязанные предками.

– Действительно, вкусно. Спасибо.

Без тени иронии благодарю мачеху и придвигаюсь ближе к Сашке, так, что наши ноги начинают соприкасаться. Вижу, как гуляют желваки у Илюхи на скулах, как судорожно дергается кадык на шее у Андрея Вениаминовича, как сходятся в одну линию брови отца. Вижу и ставлю галочку напротив первого пункта в длинном списке, транслируемом моим извращенным мозгом.

Я вернулся, чтобы забрать свое. И хрена с два я теперь куплюсь на чьи угодно ультиматумы.

– И чему вас только в этой армии учат? Кошмар.

Почему-то считает нужным высказать свое ценное мнение мать Латыпова, но мгновенно осекается, натыкаясь на мой предупреждающий взгляд, который гнул и ломал куда более серьезные и авторитетные экземпляры.

Атмосфера в комнате неумолимо накаляется, восстановленные клетки оказываются вновь пораженными, как в той песне*, воздуха всем присутствующим катастрофически не хватает. И только я ловлю кайф от чужого дискомфорта и немого разочарования и двигаю дальше, отстегивая совершенно не нужные тормоза.

Заправляю прядь густых волос Саше за ухо, задерживаюсь ладонью на ее шее и выдаю граничащее с безумием безрассудное.

– Сань, а проводишь в мою спальню? Хочу кое-что из вещей забрать и посмотреть, что изменилось.

Вопрос сам по себе идиотский. Я не страдаю нарушениями моторики, не имею каких-то физических дефектов или увечий. И могу без посторонней помощи подняться на второй этаж. Но эти несущественные детали меркнут на фоне того, что я хочу одним ударом убить двух зайцев. Остаться с Бариновой наедине и заявить на нее свои права, недвусмысленно намекнув подобравшемуся Илье, что ничего ему здесь не светит.

От разлетающейся на разнокалиберные осколки фразы на комнату опускается гнетущая тяжелая тишина, которую можно щупать руками и резать ножом. И я не сомневаюсь в том, что чета Латыповых вместе с моим батей с превеликой радостью бы меня распяли и вышвырнули за порог, если бы могли.

– Матвей! – подтверждая мои догадки, рассерженно-злобно выплевывает отец и косится исподлобья, красноречиво царапая ножом пустую тарелку.

– Матвей… – испуганно вторит ему Вера Викторовна, нервно сминая салфетку и превращая ее в крохотные кривые клочки.

И только Саша с достоинством поднимается из-за стола и, со скрипом задвинув стул, равнодушно роняет.

– Я провожу.

Идет, плавно покачивая бедрами, а у меня внутри зарождается самое настоящее цунами. Жизненно важные показатели сбоят. Сердце отчаянно колотится за грудиной и с тройным усердием перекачивает кровь. Приводит все органы чувств в режим повышенной боевой готовности, как будто я не сводную сестру сопровождаю, а со снайперкой в засаде сижу и готовлюсь нажать на курок.

Балансируя на краю воспаленного сознания, я мобилизую все свои резервы, чтобы не догнать Баринову и прямо здесь на нее не накинуться. И вообще не соображаю, почему меня так сильно плющит.

Словно в прострации, я преодолеваю лестницу, с трудом переставляю ноги, как будто на них грузы повесили, и замираю недалеко от входа, сканируя пространство некогда принадлежащей мне комнаты. Все те же обои, та же кровать, никуда не девшийся шкаф, покрывшийся слоем пыли комп.

Сами предметы абсолютно не трогают за живое. Но вот наличие Александры в этом антураже вносит определенные коррективы. Сталкивает в пучину подозрительно ярких воспоминаний, транслирует непристойные картинки с Сашкиным участием и превращает меня в нетерпеливого восемнадцатилетнего сопляка, не умеющего контролировать свои порывы.

По крайней мере, ничем другим я не могу объяснить то, что стремительно подступаю к Бариновой и льну своей грудью к ее спине так, что между нами не втиснуть лист бумаги.