Даже после двух дежурств сразу я никогда еще себя так не чувствовала. А всего-то одна плевая операция прошла. Может, у меня аллергическая реакция на магию? Или я местный вирус подхватила? Ну даже если так, то болеет ведь не душа, а тело. Тушка же Тасии родилась на Леандоре и просуществовала здесь весь свой срок.

Тогда… Что происходит?

— Ох, миледи! — воскликнула Фрида, бросаясь ко мне на помощь. — Да на вас лица нет! Уж не приболели ли вы?

Откуда мне знать? Горло вроде не саднило, носом не хлюпала, а вот поддержка нянюшки оказалась как нельзя кстати, потому что ноги все же подогнулись, и оставшийся до кровати путь ей пришлось тащить меня волоком.

— Вот я сгоревший предохранитель! — заорал рядом попугай, вцепившись клювом в форменную куртку. Он махал крыльями, выполняя функцию вентилятора, и изо всех сил пытался удержать меня в вертикальном положении, но при этом его магический поток речи не утихал ни на секунду. — Ведь знал же, что так будет! Знал! А предупредить не успел. Это все ты, Настасья, виновата! Не надо со мной пререкаться и спорить, когда я на службе, а нужно отвечать на все мои вопросы! Ясно тебе, мешок с костями?

— Ощиплю и в суп! — предупредила я, представив почему-то запеченную курочку с хрустящей корочкой, обложенную крошечными картофелинками, присыпанными зеленым укропчиком.

— Если выживешь, — мрачно заметил птиц.

— Что… Опять? — больше слов не нашлось. Хотелось жить, а не выживать каждую секунду своей жизни.

Кровать ненадолго показалась спасением. Прохладное шелковое покрывало и возможность не двигаться хоть какое-то время. Однако потом, одновременно с усталостью, накатила боль. Она началась как легкое покалывание, а потом нахлынула лавиной, заставляя свернуться в позу эмбриона и тихо поскуливать.

— Прикажи своей ведьме пойти вон! — командовал аррел, и я ему верила. А что еще оставалось? Лучше же не становилось.

— Фрида, выйди, пожалуйста, — всхлипнула я.

— Да как же это! Да почему? Птичка вы наша, разве я смогу вас покинуть? Разве что за доктором пошлю… — причитала она.

— Вон, я сказал! И пусть, так и быть, вечером ветчину не тащит, но с утра — чтобы все было! — продолжал вещать Лош.

Раскомандовался! Но сейчас не было сил ни возразить ему, ни спорить.

— Фрида, оставь меня, — снова попросила я.

Старая служанка фыркнула, вышла, но вряд ли она просто отпустит ситуацию. Наверняка наворотит дел. Причем, неизвестно каких. Значит, времени у нас не много.

— А-а-а-а-а! — завопила я, потому что очередной спазм скрутил и никак не хотел отпускать. В добавок к боли, горела вся кожа, словно ее прижигали каленым железом. — Говори быстрее, что ты там придумал, а то и правда чучело сделаю, если выживу!

— Это если «если», — съехидничал попугай.

Гад!

— Ты же тоже без меня лапы склеишь, — устало сообщила я и всхлипнула в подушку.

— Так! Ложись на спину. Вытянись, постарайся расслабиться, — заговорил аррел.

И я попробовала следовать его инструкции. Не так-то это и просто, когда все тело ломает и скручивает судорогами.

— Знаю, это нелегко, — словно прочитав мои мысли, продолжил Лош. — Так, а теперь не дергайся. Я заберусь к тебе на живот.

И птица полезла, безбожно царапая коготками мою и без того многострадальную кожу.

— Э-э-э… — предостерегла я.

— Помню. Альтернатива неприятная и выбор невелик: чучело или суп, но сейчас заткнись и просто доверься старшим.

В этот момент аррел долез куда надо и сел так, будто свил у меня на животе гнездо и сейчас в нем что-то высиживал. Его тяжесть отвлекала от боли и немного успокаивала.

— Почувствуй свою магию, Настасья. Почувствуй и выпусти, а я соберу, — диктовал птиц.

Я же прикрыла глаза и… Ужаснулась — магия не светилась, она даже не сияла, а шарашила, как сверхновая звезда, ослепляя неоновой зеленью. И стоило мне открыться, как свечение охватило и попугая.

— А тебе потом не будет плохо? — испугалась я за питомца.

— А тебе бывает плохо после пары порций самого вкусного в мире мороженного? — тут же свредничал Лош.

Хм…

— После пары порций, наверное, нет, а вот после килограмма или даже двух… Очень легко переесть, если еда любимая.

Несмотря ни на что, примерно через минуту мне стало лучше. Сияние померкло, а магия вновь не потоком, а ручейком заструилась внутри меня.

— Расскажи, что ты сейчас делал, — попросила аррела.

— Твою человеческую задницу спасал! — огрызнулся попугай.

— Между прочим, я тебя по-хорошему спросила. Не понимаю, почему ты злишься, — обиделась я. Силы пока не вернулись в прежнем объеме, но и слабость отступила.

— Я не на тебя, а на себя злюсь, — отозвался птиц. На ответ я не рассчитывала, но неожиданно его получила. — Когда маг умеет пользоваться даром, он знает методы меньше накапливать и чаще сбрасывать, чтобы не образовалось опасного для здоровья переизбытка. А ты еще ничего не умеешь, поэтому я съел твои излишки, поняла?

— Поняла…

Но это было еще не все.

— Да не переживай ты так. Научишься, какие твои годы! Ты вот когда свой дар получила? — спросил Лош.

Ага, так я и сказала этому наглому клюву!

— Только после того, как расскажешь, что такое предохранитель, и почему ты продолжаешь упорно называть меня Настасьей! — накипело, знаете ли!

И птиц бы раскололся. Я же видела, как в нем борются любопытство с осторожностью, и первое выигрывает, но без стука и вообще без каких-либо политесов в мою комнату ворвался герцог.

Светлость был взволнован. Расстегнутая рубашка, растрепанные волосы и остатки мыльной пены на свежевыбритом лице говорили сами за себя — его отвлекли, когда супруг приводил себя в порядок. И я даже догадывалась, кто это сделал, потому что Фрида семенила за ним и что-то верещала, размахивая руками.

— Вон! — велел ей Орфес.

Эх, бедная! Все гонят, но что ей еще оставалось, кроме того, как уйти?

А вот когда мы остались одни, не считая, разумеется, аррела…

— Как ты себя чувствуешь, моя девочка? — выдохнул Светлость, присев рядом со мной на кровать. Попугай благоразумно отполз и закопался в подушках. А мне на лоб легла теплая, чуть шершавая мужская рука.

— Уже совсем хорошо, — улыбнулась я. — Птичка помогла, забрала лишнюю магию.

— Слава первородным, — отозвался супруг, не сводя с меня сияющих сталью глаз.

А я… я смотрела не в глаза, а туда, где было не застегнуто, и любовалась чистой бронзой кожи, ее сиянием и… рельефами, конечно, тоже… Ух!..

И поскольку Светлость первым перешел на «ты», тоже позволила себе вольность: