— Поди-поди!

— Господи! Тетушка! Что случилось? Я и порога не успел переступить, а уже чем-то прогневил вас! — с искренним недоумением воскликнул я.

Жан, воспользовавшись тем, что внимание графини целиком обратилось на меня, принялся щупать одну из девиц. Мало того! Подлый французишка подавал мне фривольные знаки, чтобы я оценил, как ловко пользуется он тем, что барыня смотрит в другую сторону.

— Как же не гневаться, разбойник вы мой?! — сурово отвечала мне графиня. — От вас больше года ни слуху ни духу! На письма не отвечаете!

— Что вы такое говорите, тетя?! Я писал вам со всею исправностью!

Я немного кривил душой, поскольку игнорировал те из писем, где графиня Неверова призывала меня, выражаясь ее словами, одуматься и явиться в Москву, чтобы соединиться с суженой, — подразумевалась ее дочь. Идея жениться на кузине не нравилась ни мне, ни Лизе. Но Мария Никаноровна с маниакальной настойчивостью стремилась выдать дочь замуж именно за меня. Она полагала женитьбу верным способом объединить капиталы нашего рода, чем и обеспечить благополучие нам и нашим будущим детям. Уверен, своим упорством она отравляла жизнь Лизаньки. Хотя кузина, наверное, и за черта лысого пошла бы, лишь бы избавиться от рукоделия в компании с крепостными девицами.

— И где это видано! В дом, где обитает несчастная невеста, подослать какую-то мамзель?! — обрушилась на меня тетушка.

Французишка тем временем прихватил за груди девицу, а затем развел руки в стороны, поклонился мне и многозначительно вытаращил глаза, словно своими ужимками подтверждал негодование тетушки по поводу визита неизвестной барышни.

— О чем вы говорите, тетушка? Лиза, что происходит? Какая, извините за выражение, мамзель?

— Какая мамзель?! С трубой мамзель! — окончательно взъярилась Мария Никаноровна. — Вам, якобинец вы мой, лучше знать какая! И что за история с метаморфозами?!

— Какими метаморфозами? — удивился я. — Объяснитесь же! Вы окончательно запутали меня!

— С какой стати вы, сударь, вздумали разгуливать по Москве под чужим именем?

— Под чужим именем?! — Я был не в силах поверить своим ушам.

— Ну-ка, тетеря, дай тот листок! — приказала старая графиня Егорычу.

Слуга, на протяжении ссоры стоявший истуканом, выдвинул ящичек комода и протянул барыне клок бумаги. Тетушка взяла листок, вытянула руку, откинула голову и, скосив глаза, прочитала:

— Рыбченко! Вот — Рыбченко! Это же надо! Вы носитель благородной фамилии! Вы, граф Воленский, под именем какого-то — прости, Господи, — Рыбченко изволите волочиться за легкомысленными барышнями, да еще присылаете их к нам!

— Рябченко, маменька, — поправила Лизанька старую графиню.

В глазах кузины сверкали лукавые огонечки. Она полагала, что вся эта история не более чем похождение на любовном фронте. Но мне стало не до смеха. То, что я разгуливаю по Москве под чужой личиной, раскрыто. Мысленно похвалил я себя за то, что не вернулся во дворец градоначальника. Но и здесь задерживаться было нельзя. И словно чтобы усилить мои опасения, старая графиня воскликнула:

— Господи! Какой скандал! Какой ужас! Что теперь скажет княгиня Марья Алексеевна?!

— Помилуйте, тетушка, а при чем здесь Марья Алексеевна? — взмолился я.

— Как это при чем?! — с язвительной усмешкой промолвила старая графиня, наслаждаясь тем, что проняла меня. — Вы, Рыбченко вы мой, может, полагаете, что живете в пустыне, мнение людей вас не тревожит? Так и подите прочь в таком случае!

Последнюю фразу Мария Никаноровна произнесла с трагическим пафосом и застыла в театральной позе. Ожидалось, что я преклоню колени, раскаюсь и стану испрашивать извинения, а она разыграет сцену назидания и прощения. Но я повернул сюжет в другое русло.

— Ах так?! — вскрикнул я. — Воля ваша, тетушка! Честь имею! Жан, решай, ты со мною или останешься здесь.

— Я… я… — промямлил французишка, не ожидавший, что придется оторваться от персей. — Я с вами, барин-с…

Он ущипнул напоследок девицу, подхватил Нуара и двинулся за мною к выходу. Кот истошно мяукал, убеждая мосье Каню, что тот совершает роковую ошибку.

Тетушка посылала вслед страшные проклятия, Лизанька плакала.

— Простите великодушно, я ничего не слышу! Не могу разобрать ваших слов! — крикнул я на прощание.

Егорыч проводил нас на крыльцо.

— Сударь, барин, — промямлил французишка. — Мне надобно-с собрать вещи…

— Собрать вещи, — передразнил я. — Ты, значит, каналья, успел обустроиться со всей обстоятельностью!

— Полагал, что вы освободитесь нескоро-с, — признался Жан.

— Вот каналья! Ты, значит, рванул в Москву к моей тетке, едва узнал, что я угодил в крепость!

— Помилуйте, сударь, барин, я бы пропал-с один! — взмолился мосье.

— Ладно, — махнул я рукой. — За вещами пришлем. Ну, Егорыч, до свидания. Носа не вешай. Тетушка долго сердиться не будет. Пойдем, Жан, на Покровку, возьмем извозчика. И объясни-ка, что здесь произошло? Что за мамзель так рассердила графиню?

— Да-да, она представилась графиней де ла Тровайола, — ответил Жан. — Я как раз и пытался намекнутьс вам-с.

— Намекнуть?! От твоих намеков у тетушки полон двор бастардов скоро будет!

Я уже и сам догадывался, что это была Алессандрина, но ума не мог приложить, как она оказалась в Москве. Одно радовало: теперь я знал, что она разминулась с убийцами.

— А что это тетушка несла по поводу Рябченко? — спросил я.

— Графиня де ла Тровайола сказала-с, что вы представляетесь-с этим именем-с, — объяснил Жан. — И по секрету от вашей тетушки она сказала, что это опасно-с, что этот Рябченко-с убит-с. И вы сильно-с рискуете!

Теперь все встало на свои места. По неизвестной пока причине Алессандрина отправилась за мною вдогонку, по пути узнала о смерти Петруши и спешила предупредить меня. Из добрых побуждений она рассказала Марии Никаноровне о грозившей мне опасности.

— Кстати, Жан, а при чем здесь Мария Алексеевна? — поинтересовался я. — Ты помнишь, тетушка очень переживала, что скажет княгиня! Или она присутствовала при появлении графини де ла Тровайола?

— Нет-нет, сударь, никакой княгини-с я не видел-с. Думаю-с, графиня Неверова намерена сама обсудить случившееся с княгиней-с…

— Зачем? — с досадой промолвил я.

— Как говорил-с Пиррон, женщины умеют хранить секреты-с самое большее двое суток-с, — ответил Жан и добавил: — Ох, барин, а труба-то у графини-с Неверовой осталась!

— Какая еще труба?

— Труба для оркестра-с роговой музыки-с, — пояснил Жан. — Ее графиня де ла Тровайола с собой-с принесла. Да и забыла-с!

— И черт с ней, с трубой! — буркнул я.

— А графиню Егорыч в Стасовское подворье-с[30]проводил. Там-с она и остановилась. Это два шага-с, тут на Покровке-с.