С момента объявления Совнаркомом красного террора к главе Всероссийской чрезвычайной комиссии приходит международная известность. Особого свойства, да. Его начинают называть «красным палачом». Как относится к этому Феликс Эдмундович? В принципе спокойно, ведь это – «буржуазная пресса». А для дела революции только польза, что перед ее карающим мечом трепещут. Он пишет сестре Альдоне: «Для многих нет имени страшнее моего», – пожалуй, не без гордости. Вместе с тем председателю ВЧК нравится демонстрировать, что в жизни он не так страшен. После допроса – вручить подозреваемому пропуск на свободный выход; посмотрев в изумленные глаза, сказать: «А чему вы удивляетесь? Вы думали, что чекисты звери? Нет, мы невиновных не сажаем! До свидания». Кажется, преподносить неожиданности такого рода Феликсу Эдмундовичу доставляет удовольствие. Он ведь не жесток.

Но что думают о нем за границей жена, подрастающий сын? Дзержинский пишет Софье Сигизмундовне в Швейцарию: «Обо мне ты можешь иметь искаженные сведения из печати, и, может быть, уже не стремишься так ко мне». В первых числах октября – в разгар красного террора – председатель ВЧК выезжает на встречу с семьей. Поездку эту Феликс Эдмундович предпринял по настойчивому совету Якова Свердлова, рассказывала вдова председателя ВЦИК Клавдия Новгородцева. Выздоравливающий Ленин поддержал. По-видимому, так и было. Вряд ли сам Дзержинский стал бы проситься в отпуск в столь тревожное для революции время. Но в октябре Красная армия наступает, заговоры как будто раскрыты. А без семьи, живя в кабинете с умывальником, их товарищ долго не протянет, могли рассудить Ленин и Свердлов. Так или иначе, Феликс Эдмундович сбрил бородку, усы и шевелюру, приоделся по-заграничному и с документами на имя Феликса Доманского сел на поезд. С ним отправили Варлаама Аванесова, секретаря президиума ВЦИК, возможно, на случай дипломатических затруднений.

Софья Сигизмундовна в тот момент работала в Берне секретарем советской дипломатической миссии, открывшейся в сентябре. Жила она с сыном в маленьком пансионе. Дзержинский о своем приезде ее не оповещал, и можно представить, с каким удивлением после почти восьмилетней разлуки она смотрела на этого бритого, стриженного наголо мужчину, худого, казавшегося ей пожилым. Маленький Ян знал отца только по фотоснимкам – пришлось знакомиться заново. Заботливый родитель привез ему конструктор, купленный в Берлине.

Из сумрачного Берна семья уехала в живописный Лугано. Кофе на балконе гостиницы, озеро в окружении гор…

«Однажды, совершая прогулку по Лугано, – рассказывал Ян Феликсович Дзержинский, – отец встретился чуть ли не лицом к лицу с иностранным агентом Локкартом, которого он в Москве не так давно допрашивал. К счастью, агент этот отца не признал».

Зная характер Феликса Дзержинского, мы можем смело предположить, что желания задержаться в этом раю он не испытывал. Стыдно предаваться мещанским радостям, когда товарищи изнемогают в борьбе. Скоро семья воссоединится в Москве. Через неделю Феликс Эдмундович отправился в обратный путь через Берлин.

Имел ли Дзержинский какое-нибудь партийное задание, нелегально направляясь за рубеж? Не исключено. В Берлине ведут борьбу старые и наиболее преданные в среде социал-демократии союзники большевиков – Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Есть что обсудить. Несомненно, бывший польско-литовский социал-демократ очень хотел бы встретиться с Розой. Но она в тюрьме. В немецкой столице Феликс Эдмундович, ожидая возможности выехать в Россию, провел время не без пользы, о чем свидетельствует его письмо от 28 октября: «Либкнехт полностью солидаризируется с нами».

Вскоре Карл и Роза поднимут восстание и после ареста будут убиты конвоирами. За смерть Либкнехта, члена рейхстага, власти извинятся. А тело забитой ружейными прикладами Люксембург конвоиры бросят в канаву. Можно представить, каково было это узнать московским революционерам. Роза и Карл постоянно призывали Ленина к сдержанности. Нет, не получается делать революцию в перчатках. Не хочешь быть наковальней – стань молотом!

В последних числах октября председатель ВЧК вернулся в Москву. Едва ли он сильно рисковал, предпринимая такое путешествие. Ему ли, опытному подпольщику, умевшему уходить от первоклассной варшавской полиции, опасаться германских, тем более швейцарских полицейских, которые никогда толком не боролись с революционерами-нелегалами? Пощекотал себе нервы, вспомнил молодость. К тому же товарищи не оставили бы его в беде. Наверняка в Кремле наметили, кого, в случае чего, поменяют на Дзержинского.

В феврале 1919-го в Москву на Александровский (ныне Белорусский) вокзал приехали из эмиграции жена и сын Дзержинского. Шофер председателя ВЧК Тихомолов вспоминал: «Они вышли из среднего подъезда, и я заметил, что они очень скромно одеты. Запомнился мне Ясик – худенький мальчик, застенчивый, в очках. На голове у него была вязаная шапочка с помпоном. Феликс Эдмундович был счастлив, радостно улыбался и ласкал сына». Дзержинским выделили квартиру в Кремле в Кавалерском корпусе. У них наконец-то появился свой дом.

Распорядок дня у Феликса Эдмундовича с тех пор изменился не сильно. Поздно вечером он почти всегда оказывается в своем кабинете на Большой Лубянке. И только спать теперь уезжает домой. Летом и ранней осенью семья живет на даче в подмосковном Любанове. Здесь Дзержинскому иногда удается отвлечься от работы. Он ходит на охоту, катается на лодке по живописной реке, долго гуляет по лесу. Находясь на отдыхе в Крыму, много плавает и занимается греблей. Море Феликс Эдмундович любит, особенно штормовое. В бурю он подолгу сидит на берегу, любуясь грозной стихией.

Учится ВЧК, учится Дзержинский…

Еще в апреле 1918-го сотрудники комиссии столкнулись с противником высокого уровня, имевшим специальный шифр, пароли, дисциплину, – с савинковским Союзом защиты родины и свободы. Самым профессиональным из чекистов на тот момент был Петерс. В мае он провел операцию по внедрению, которую позднее описал так:

«По найденным паролям выявилась возможность послать в Казань под видом белогвардейского офицера одного из наших комиссаров. Мы снарядили сотрудника ВЧК – рабочего, здорового парня с толстой фигурой и непослушными волосами. Он и еще один чекист приехали в Казань, явились к лицу, адрес которого был указан в явке, сообщили пароль. После долгих мытарств их направили в штаб казанской белогвардейской организации. Они вошли вдвоем в комнату, где заседало около 20 человек, предъявили явки. Их приняли очень любезно, предложили чай и булки; они попили чаю, подсели поближе к дверям. Сначала их вид не вызвал подозрения, но скоро начали шептаться. Видя, что другого выхода нет, наши товарищи выхватили маузеры, скомандовали „руки вверх“. Кое-как позвали милицию и арестовали заговорщиков».

Как раз весной многим из большевиков стало ясно, что без «буржуазных специалистов» им не обойтись ни в промышленности, ни в Красной армии. Возвращение «спецов» протекало трудно. Солдаты опять увидели в армии ненавидимых ими офицеров и генералов (которые стали именоваться «командирами»). На предприятия зазывали старых инженеров – опять будут командовать рабочим классом. Дипломатическое ведомство, наркомат внешней торговли Красина левые коммунисты считали осиными гнездами буржуазии.