произошло в России с двумя крупнейшими политическими партиями — социал-демократами (большевиками) и эсерами. И Ленин, выросший в условиях полукрепостной России, среди нищеты и социальной забитости основной массы населения — крестьян, среди культурного и — шире — социального убожества российской глубинки, среди засилья азиатчины, социально-структурной аморфности российского общества последней трети ХIХ века, не мог ассимилировать марксизм, не придав ему национальной окраски, не пропитав его соками национальной почвы. Почва же была богато унавожена теориями Ткачева, Лаврова и других народников. На рубеже ХIХ и ХХ веков в России остро стоял земельный вопрос. И как решать вопрос обуздания крестьянской стихии в момент социалистического переворота и ее приручения к новым условиям жизни, Ленин находит у «кающегося» дворянина Лаврова, который ответил на него еще в 1884 году: «Там же, где участковое, подворное землевладение или мелкое фермерство не позволяют надеяться на привлечение этих сил в значительной мере в социалистический лагерь, где на крестьянство приходится смотреть как на один из самых сильных оплотов монопольной собственности и как на вероятных врагов в минуту взрыва, социалистам приходится стремиться опять-таки путем личной пропаганды к дезорганизации этой силы, которая может им быть опасной. Привлекая в свой лагерь как членов, им сочувствующих, отдельные личности и группы из среды крестьянства, социалисты сделают противодействие его как класса менее опасным и будут иметь возможность парализовать это противодействие в минуту решающей битвы. Эти отдельные личности и группы крестьян, привлеченные заранее социалистической пропагандой, организуют в минуту образования нового строя модельные формы коллективного сельского хозяйства (колхозы, товарищества по совместной обработке земли и пр. — Б.), которые позволят городскому фабричному социализму временно не бороться с остатками монопольной поземельной собственности в руках мелких фермеров и крестьян-землевладельцев, в то же время, не отрекаясь ни на минуту от задачи социализма, устранить всю монопольную собственность. Переход земель государственных и всех крупных землевладельцев в коллективную обработку крестьянства, приставшего к социалистическому движению, отмена ипотек и долговых обязательств, обременяющих мелкие хозяйства, может значительно ослабить сопротивление крестьянства победе социальной революции, если не будет в состоянии вовсе устранить его в первую минуту. Но если будет борьба, социалисты не могут и не должны пугаться ее случайностей, и торжество переворота должно быть достигнуто ценою хотя бы самых тяжелых страданий» (Лавров. Философия и социология… Т. 2. С. 463–464). Если коротко, то смысл этой лавровской тирады таков: чтобы крестьянство не вмешивалось в ход политического переворота, совершаемого заговорщиками-социалистами в столице и других городах России, бросьте ему кость — землю, и пока оно грызется вокруг нее — захватывайте власть. Эту идею Ленин широко использовал как для привлечения крестьянских и солдатских (тех же крестьян) масс на свою сторону в период борьбы с Временным правительством (в лозунге «Земля — крестьянам!»), так и в течение всей гражданской бойни (в зависимости от складывающейся конъюнктуры на ее фронтах и в республике в целом), вплоть до отмены продразверстки в 1921 году. Но я несколько забежал вперед, вернемся в эпоху юного Ильича, к его социальному окружению, что позволит нам полнее выяснить генез его мировоззренческих установок.

В 1889–1893 годах Ленин жил близ Самары, рядом с общиной народников, с которыми часто общался и вел продолжительные дискуссии. С деятельностью народников он мог хорошо познакомиться в середине 80-х годов и через домашнего врача семьи Ульяновых Кадьяна, проходившего в 70-х годах по «делу ста девяноста трех» и отбывавшего ссылку в Симбирске (Ульянова М. И. О В. Ленине и семье Ульяновых. М.: Политиздат, 1989. С. 227). Да и сам Александр был источником определенных сведений об этом политическом течении. Поэтому совершенно неслучайно в решении важнейших общественных проблем России Ленин выступает с народнических позиций, что свидетельствует о том, кем были его подлинные духовные учителя. Так, Ленин неоднократно проявляет свойственную народникам «заботу» о крестьянской общине: «Общину, как демократическую организацию местного управления, как товарищеский или соседский союз, мы безусловно будем защищать от всякого посягательства бюрократии» (Ленин. ПСС. Т. 6. С. 344). И это сказано в 1902 году, после сорока лет отмены крепостного права, когда в российской деревне четко выкристаллизовалась тенденция развития хуторского хозяйства, частнособственническая тенденция, свидетельствовавшая о все более интенсивном втягивании послереформенного села в орбиту товарных отношений. Сказано после известного заявления Михайловского в 90-х годах, творчество которого было хорошо известно Ленину: «Обойдите всю Россию, спросите миллионы производителей… и вы убедитесь, что их хозяйственный идеал есть именно экономическая самостоятельность» (Михайловский Н. К. Сочинения. Т. VII. С. 922). И здесь на авансцене отечественной истории появляется дворянин Ульянов-Ленин, который в угоду своей утопической схеме начинает спасать разваливающуюся, спеленутую средневековыми пережитками полукрепостническую общину, то есть консервировать средневековую отсталость. Разумеется, в словесно либеральном антураже: отменой круговой поруки, свободой передвижения крестьян, свободой распоряжения землей и т. д. (Ленин. ПСС. Т. 6. С. 344). Как в условиях всеобщей капитализации, купли-продажи всего и вся, смены субъектов собственности, то есть отсутствия стабильности связей между собственниками-крестьянами (да и крестьяне ли будут собственниками земли в этих условиях?) можно сохранить общину?

В чем видит Ленин предрасположенность крестьянских масс России к социализму? В том, что русский крестьянин «даже и на сотую долю не “увязил коготок” в том участии собственности, которое делает из буржуазии половинчатого противника, а зачастую и союзника феодалов» (Ленин. ПСС. Т. 6. С. 344). Трудно объяснить, как автор «Капитализма в России» мог прийти к такому умозаключению, идущему вразрез с выводами собственного исследования. Если подобные реверансы Ленина в сторону крестьянина не носили сугубо конъюнктурного характера, что исключить нельзя, то остается лишь констатировать, что романтический образ крестьянина-социалиста, навеянный ему народниками, настолько глубоко внедрился в его сознание, что поколебать этот образ не могли никакие реалии. Как не могли факты действительности поколебать религиозную веру Чернышевского, глубоко перепахавшего Ленина (Ленин В. И. О литературе и искусстве. М., 1967. С. 652–655), в крестьянскую общину: «Потому-то и отвратительно нам слышать рассуждения отсталых экономистов о том, как дурное состояние нашего земледелия может быть исправлено… уничтожением общинного земледелия и введением на его основе частной поземельной собственности. Не потому отвратительно слышать нам эти тупоумные, суеверные рассуждения, что мы — приверженцы общинного землевладения: нет, все равно мы негодовали бы на них и тогда, когда бы думали, что частная поземельная собственность лучше общинного владения» (Чернышевский Н. Г. ПСС. Т. 5. С. 710). Рассуждения по принципу: хоть разутая и раздетая, но нравится мне община — и баста! Не так ли рассуждали рьяные защитники колхозов, совхозов и кондового советского социализма в течение десятилетий? Хотя производительность колхозно-совхозного труда была ниже, например,