Да нет – похоже, мы здесь уцелеем! Я как-то успокоился.

И напрасно. Нью-Йорк – это тебе не какой-нибудь Нижнехоперск, это город-гигант, монстр! Брайтон-Бич на нем – лишь изюминка.

Мы неслись над темным уже океаном. Я даже не видел, что у нас под колесами. Но, наверное, что-то есть, раз не падаем. В лице моего друга была решимость вместе с отчаянием. И моя душа трепетала.

Путь наш разветвлялся на множество, казалось бы, таких же, на каждой развилке выпрыгивали освещенные фарами указатели с буквами, цифрами и какими-то загогулинами… обозначающими дорогу назад, что ли? Щупальцы спрута разбегались, как волосы, и самое ужасное, понял я, лишь один волос из этой гривы – для нас, остальные гонят нас в пекло. Успевай выбирать!

– А мы… куда? – наконец решился вымолвить я.

– Да уж… доставлю тебя… к твоему любимому Цукеру в Нью-Джерси… сам ты… пропадешь! – Это мой друг выговорил с протяжными паузами, вглядываясь вперед.

– Ой, да! Я же задания не выполнил! – испугался я.

– З-заткнись! Не отвлекай меня… ерундой! – В голосе его появилась досада. – Завтра… ты придешь… ко мне в офис… и мы все с тобой перетрем!

Удивительно! Речь наша и их отличается все больше, расстояние раздвигает нас – а вот жаргон у нас общий, непонятно даже, на каком берегу родился, словно бы там и там одновременно – никаких тебе преград! Значит ли это, что общая речь сохранится, но такая?

«Да, навряд ли он завтра уделит столько мне времени! – Мысли быстро мелькали, словно срываемые ветром листья. Судя по раздосадованному выражению его лица, он вообще уже жалеет о том, что с мной связался! «Эти призраки из прошлого ломают тут все, появляясь так некстати со своей «дружбой». Хоть бы они появлялись пореже!» – Это, как я уже теперь знаю, мечта, даже мольба, всех ньюйоркцев. Появляясь, мы ломаем их жизнь. Надеюсь – не навсегда.

Ударило резкое слово, которое точно, я думаю, сохранится на обоих континентах. Мои опасения сбылись: точно, мы ехали не туда! Гриня выругался вторично, уже с оттенком усталости, и схватил телефон.

– Хэлло! Пытаюсь доставить вам вашего друга!

Уже «вашего»! Вот она, Америка!

– …Да нет. Относительно трезв.

Хоть за это спасибо!

– Имею один маленький интерес! Скажите, Девяносто шестой вэй – это к вам или от вас? От вас? Все понял! – Гриня вдруг дико захохотал. – Друга вашего получите завтра!.. По частям! – вдруг выкрикнул он.

Представляю реакцию Цукера! Я тоже захохотал. Этот «ночной полет» мне начинал нравиться. Мне кажется, «работодатель» мой горячо сейчас раскаивался в своем выборе. Я «профессионал»? Да! Но профессионал абсурда! – Я захохотал. Мы летели в тартарары!

– Ну ты понял теперь, что такое Нью-Йорк? – кричал Голод. – Мы думали, что мчимся на бешеной скорости к твоему Цукеру… нашему общему Цукеру. Но выяснилось, что мы мчимся на бешеной скорости… ровно в обратном направлении!!! Нью-Йорк нас развел как лохов! Сделал с нами что захотел!

Гриня был абсолютно счастлив. Вечер удался!

– Кстати, вот этот остров, что сейчас под нами, – прибежище мафиози! Но не пугайся – это самое безопасное место: здесь их виллы.

Пролетели… Нью-Йорк в конечном итоге сделал то, что тайно хотел я. Я хотел поговорить с другом спокойно… И вот целая бескрайная ночь у нас впереди. Съехали, наконец, с хайвэя в узкую улочку.

– Куда теперь? – поинтересовался я.

– Ко мне! Куда же еще? – усмехнулся друг.

Наконец мы спокойно, без бешенства, поговорим. После «полета» над океаном мы наконец приземлились… даже уши были заложены, как после посадки!.. Тишина. Мы катимся между уютными, я бы сказал буколическими, домиками с палисадниками.

– Самый кошерный район, – сообщает он (уши наконец-то открылись). – В синагогу, правда, хожу лишь на праздники.

…Мы проговорили с ним на кухне всю ночь, как когда-то. Вспомнили всех. «А Жидков – знаешь кто теперь?..» Уютная, типично русская жена поставила нам закуску, посидела и, не выдержав, ушла спать. Русский загул – в самом кошерном, как сказал мне Гриша, районе Нью-Йорка!

– Ну а что с нашим делом? С усыновлением хирургом малютки? Ее родители действительно жлобы? – я мягко приступил к делу.

– Не совсем так. Мать – несовершеннолетняя. Бойфренд ее, отец ребенка, еврей, студент-медик, загремел в армию – ну это уже батя роженицы постарался, обкомовский босс. Там студента жахнули по башке прикладом. Комиссовался, но в родной город не вернулся. Не совсем, видимо, теплые чувства питает теперь к этой семье. Роды были очень тяжелые, родильная горячка – она долго не приходила в себя. И тут ее батя, партбосс-барбос, принял меры: решил вообще аннулировать внебрачного ребенка, тем более с диагнозом таким. Приказали директору родильного дома объявить роженице, что ребенок погиб. И отправили дитя в дом малютки – как бы подкидыш. И там бы она вскоре и умерла: диагноз безнадежен. Но с приездом американских хирургов, когда девочку нашу вытащили из небытия и Крис уже усыновил ее, – батя роженицы, верный ленинец, и «причепился» к хирургу. Якобы хирург знал, что есть родители!

– Ясно. Только родители не знали, что у них дитя!

– Ввели их якобы в заблуждение… Ну – «враги»! И вдруг эта бедная девочка поднялась в цене! Партбоссы эти как и при социализме не слабо жили, теперь и при капитализме «хочут жить». Барбос надеется с Криса большие деньги срубить через суд за моральный ущерб! За похищенного ребенка! Тут это дорого стоит. А девочка между тем вся синяя, между жизнью и смертью, в американской клинике лежит. Вторая операция, завершающая, намечалась. Но теперь зависло: на операцию разрешение матери требуется. А тут еще – суд, чуть ли не о похищении младенца! А если они выиграют суд – получат компенсацию, девочку отнимут – причем на верную смерть! Зато бабки срубят, и девочку в придачу. На верную смерть. Вот я и должен найти решение, всех вразумить, желательно до суда.

– Да-а. Ну а мать ее что? Ведь она должна давать разрешение на операцию, а не дед.

– Да. Пора ей уже самостоятельно решать, без бати-волкодава. Кстати, довольно самостоятельна она.

– И где она?

Друг мой некоторое время колебался, потом вдруг поднялся.

– Здесь. Пошли!

– Куда?

Он направился к деревянной открытой лестнице на второй этаж.

– Она, кстати, совсем не робкая. Характером в батю… Не скрипи ступеньками.

– …Почему?

Мы поднялись наверх, и он осторожно приоткрыл дверь. И там, в узкой комнатке (одна стена была скошенная, часть крыши), при тихом свете ночника, вытянув руки по одеялу, спала красавица с длинными рыжими вьющимися волосами и чему-то улыбалась.

– Ангел! – вырвалось у меня.

– Да уж! Особенно когда спит. Ну все.

Он приложил палец к губам, и мы бесшумно спустились.