— Лучше бы вы задали мне какой-нибудь другой вопрос. Не про войну, — нахмурилась Таня. Она поймала себя на странном, новом умении — чувствовать кожей душевную боль своего собеседника. Это получилось как с мафлингами…

Боли у офицера Пушкина было много. Тане стало не по себе.

— Другой вопрос? Что ж, задаю! — Лейтенант волевым усилием стряхнул с себя грусть и улыбнулся. — Скажите мне, Татьяна, в чем суть научной работы?

В Таниных глазах заиграли смешинки.

— Еще великий физиолог Иван Павлов отмечал, что суть научной работы — в борьбе с нежеланием работать!

Они расхохотались так громко и заразительно, что слонявшаяся поодаль компания — офицеры в обществе хорошеньких женщин — как по команде обернулась в их сторону. В некоторых взглядах читалось неодобрение — мол, это еще что за невоспитанная парочка? В других — «везет же людям!»

Не раз и не два Таня и Александр возвращались к Ричарду Пушкину. Таню не радовали эти возвращения. Впрочем, и не удивляли. Ведь как ни крути, а Великий Ричард был их с Александром Пушкиным единственным общим знакомым.

Имелось и еще кое-что, о чем Таня старалась не думать, но что она отчетливо осязала своей чувствительной душой. Русоволосый лейтенант, догадывалась Таня, не случайный гость в ее жизни. А раз так — лучше сразу объяснить все. Без недомолвок.

— Так все-таки ухаживает за вами мой папа или нет? — спросил лейтенант Пушкин шепотом, наклонившись к самому Таниному лицу. Сигарету он держал на отлете, чтобы не дымила в глаза.

— Отчасти, — сказала Таня.

— Что это значит? Да или нет?

— В культуре рефлексивных цепочек это значит «да».

— В моем гуманитарном образовании имеется масса досадных пробелов. Например, я не знаю, что такое «культура рефлексивных цепочек»… — признался лейтенант. — Вот если бы здесь был мой друг Коля, он бы… А, впрочем, не важно… Лучше объясните.

— Ему кажется, что он за мной ухаживает. И, значит, отчасти это является правдой. Ведь реальность мысли тоже является реальностью в нашей культуре. Вы меня понимаете?

— Понимаю. Тогда поставим вопрос по-другому: кажется ли вам, Таня, что вы отвечаете на его ухаживания?

— Нет. Мне так не кажется, — твердо сказала Таня.

— А как же рефлексивные цепочки? — спросил лейтенант, как показалось ей, с подковыркой.

— Никак!

— Вы не вводите меня в заблуждение? — переспросил лейтенант. Он больше не улыбался. — Только поймите меня правильно. Я испытываю некоторую неловкость, когда думаю о том, что… ну….в общем, вы меня, наверное, уже поняли.

— Ага. Сейчас я попытаюсь объяснить. Только не обижайтесь, если мое объяснение вас шокирует. Моя лучшая подруга Тамила любит повторять, что мужчины — они как туалетные кабинки азиатского вокзала: либо уже заняты, либо в них вообще не хочется заходить.

— Остроумная девушка эта ваша Тамила!

— Еще какая! Но дело не в том… Только вы не обижайтесь, Александр, но ваш папа он… как бы это выразиться… совмещает в себе оба этих качества! Он и занят, и… Но вы — вот вы, например, совсем не такой!

Но не успел лейтенант ответить на странную Танину любезность, как на лестнице, ведущей в стеклянную коробку, освещенную лишь одной желтой лампой с надписью «выход», появился… сам Ричард Пушкин! Таня испуганно прикрыла губы рукой. Лейтенант страдальчески скривился.

— Легок на помине, — шепотом прокомментировал он.

Не сговариваясь, Таня и Александр развернулись к лестнице спинами и вжались носами в стекло, словно бы зачарованные неким невиданным зрелищем на улице. А вдруг не заметит? А вдруг пройдет мимо?

Как же!.. Великий Ричард сразу нашел их. Учуял, что ли, по запаху?

— Ах вот вы где, негодяи! — возопил режиссер. — С ног уже сбился вас искать! Что вы тут делаете в темноте? А?

— Мы курим, папа, — процедил лейтенант.

— Я бы, кстати, тоже не отказался. Дай-ка, сына, табачку, или как там у вас в армии говорят?

— У нас в армии говорят «закурить не найдется?»

— Ты чего собачишься, Сашка? — поинтересовался Ричард, затягиваясь. — Что я тебя в первый ряд не посадил? Так надо было заранее это самое…

— Все в порядке, папа. Не нервничай.

— Кто нервничает? Кто нервничает, ты скажи? Я? Да ни в жисть! Я на волне успеха! Я в восторге! Триумф! Овация! Нас полчаса не отпускали со сцены! Да я не припомню такого со дня премьеры «Чапаева»! — Как вдруг Ричард Пушкин смолк, закашлялся и уже совсем другим голосом, хриплым, усталым поинтересовался: — Что за сено ты куришь?

Лейтенант достал из кармана пачку сигарет «Московские» и молча продемонстрировал отцу.

— Так я и думал — отрава! Я, если хочешь знать, люблю кишиневский табак… Хорошо провяленный! Сортный! Без всех этих сучьев! Вот тебе, кстати, история: когда мы были с гастролями в Кишиневе, еще до твоего рождения, там одна женщина хорошая была, мы с ней дружили… Жена директора местной табачной фабрики. Так она мне подарила блок «Смуглянки» — настоящей, коллекционной… Вот это была вещь!

— Папа, ну где я тебе возьму «Смуглянку» на Восемьсот Первом парсеке?

Таня и Александр переглянулись. В обществе режиссера обоим было тягостно. Но просто взять и уйти им не хватало решимости. Да и куда, собственно, идти? На мороз? В руины? А ведь еще фуршет…

Народу в окрестностях аварийного выхода становилось все больше — счастливые зрители сходили по ступеням, громко обсуждая спектакль. Судя по долетавшим до Тани обрывкам разговоров, мюзикл и впрямь был воспринят с небывалым энтузиазмом.

Только в тот миг Таня осознала, что они с лейтенантом Пушкиным протрепались… да-да, ни много ни мало — три с половиной часа!

О пропущенном мюзикле Таня нисколько не жалела. Из тихой заводи их пристанище превратилось в оживленный филиал курительной комнаты. Вспыхнули все лампы. Таня зажмурилась — белый свет больно ударил по привыкшим к полутьме глазам. А когда Таня вновь открыла глаза, то обнаружила, что стоит гораздо ближе к лейтенанту Пушкину, чем позволяют правила светских приличий («Или правила светских приличий на свету становятся строже?»).

Заметил это и Ричард Пушкин.

— Да вы тут, негодяи, времени не теряли! Эх, молодежь, молодежь… Все бы вам это… слегка соприкасаться рукавами! — гоготнул режиссер.

Таня сделала над собой усилие и улыбнулась.

Но не успел Ричард Пушкин открыть рот, чтобы пошутить снова, как к компании присоединился низенький колченогий человечек в такой же форме, какая была на Саше Пушкине. Не то мичман, не то младший лейтенант… «Еще немного — и начну разбираться в знаках различия», — вздохнула Таня.

— Здравствуйте, лейтенант Пушкин! — просиял человечек, растягивая свои тонкие белые губы в кривозубую улыбку. — Видеть вас в этом месте — большая приятная нежданность для меня!