Теперь мы с Антоном поменялись ролями: он тем же переулком пошел в контору, а я издали смотрел, не следят ли за ним. Вроде было спокойно, не следили. Хотя, с другой стороны, зачем выслеживать человека, если известно, куда он придет ночевать?

Где ночую я, они пока не знали. Но надолго ли моя нынешняя нора?

Я подумал, что сейчас самое время на всякий пожарный случай обзвонить знакомых — вдруг у кого обнаружится койка недели на две? Или, может, какая комнатуха на даче, конечно, холодно, но хрен с ним, лучше мерзнуть на даче, чем на кладбище. Словом, был полный смысл прямо сейчас вернуться на Кастанаевку и, пока нет Изауры, достать блокнотик…

Тут меня прошибло ознобом. Блокнотик… Я его что, взял? Я носков взял три пары. А блокнотик как лежал возле телефона, так и… Если лежит. А если нет? Если Антохин номер как раз и взяли из того блокнотика? Если я его еще и этим подставил? Раньше-то ему не звонили, а теперь звонят. И вообще кто знает, сколько знакомых по той книжечке выловят и начнут трясти?

Мне вдруг остро захотелось проверить, на месте блокнот или нет. И вообще глянуть, что там дома. Все же дом, единственный на свете мой. Я тогда убежал, а его оставил, и кто знает, что натворила эта сволочь в пустой беззащитной квартире. А что они были там, я почти не сомневался. Не для того же двое суток торчали в засаде, чтобы тихонечко сняться и уйти…

Я еще раз пожалел, что оставил блокнот на тумбочке у лежанки. Потому что сейчас мне бы очень пригодился один номер. Давно не набирал, забыл. То ли двести девяносто, то ли девятьсот двадцать, там, кажется, подстанция менялась… Впрочем, можно ведь и без звонка. Дом помню, квартиру найду. Впрочем, это не проблема: любой пацан в округе мгновенно укажет, где живет Максим Кононов.

Мы с ним учились в одной школе, он классом старше. Не дружили, но что-то похожее было: он любил рассказывать про знаменитых боксеров, а я любил слушать. Максим и сам был сильный боксер, раза четыре выигрывал Москву, на чемпионатах страны выходил в призеры. Типичный лидер, жесткий, волевой, уверенный в каждом своем шаге, лет восемь назад Максим ушел в тренеры — я не сомневался, что и там у него все получится. А его младший брат Генка, тот вообще был звездой, два раза брал Европу, долго входил в сборную. Еще три года назад его имя мелькало в спортивных колонках газет, и странно было связывать грозную репутацию с застенчивым миролюбивым парнем, обходившим стороной все уличные потасовки.

Максим был дома, но посреди комнаты стояли два раскрытых чемодана, и Максим с женой набивали их всяким барахлом.

— Далеко? — спросил я.

— В Африку, — сказал он, — к братьям по классу. Республика Мали — слыхал? Бананы есть, а бокса нет. Надо же помочь хорошим людям.

Я спросил, как платят, он ответил, что деньги не очень большие, но цвет красивый, все сплошь зеленые. Обещают коттедж, тогда можно будет и семью вытащить.

Мы поговорили о разных разностях, и я узнал, что у Генки тоже все в порядке, работает в «Спартаке», сейчас на сборах в Сочи. Максиму улетать предстояло в ночь, ни хрена не уложено, да и черт его знает, что понадобится в тропиках. Путаться под ногами в последние часы было неудобно, я посидел для приличия минут пятнадцать и распрощался.

На выходе из подъезда меня окликнули. Я обернулся: худощавый русый парнишка улыбался и махал рукой. Когда он подошел, я вспомнил: Славик, третий Кононов, самый младший. Когда-то в парке мы играли с Масимом и Генкой в волейбол, он тоже просился, а мы не брали. Вон ведь как вырос! Хотя и времени прошло…

— У Максима был?

Я ответил, что да, у Максима.

— А чего мрачный?

— Так ведь он улетает, — ответил я правдиво, но невпопад.

— Прилетит когда-нибудь, — ответил Славик.

— Когда-нибудь прилетит, — вздохнул я.

Славик посмотрел на меня повнимательней:

— Нужен был?

— Чего теперь говорить.

— А я не гожусь? — спросил он.

Я покачал головой.

— А то гляди. Морду кому набить — всегда пожалуйста, — засмеялся Славик.

— Тут специалист нужен, — возразил я.

— А я кто? Я же Инфизкульт закончил. Два года мастер.

— По боксу?

Он растянул рот до ушей:

— Семейственность, кругом блат. Два тренера дома! А правда, чего там у тебя?

Мы отошли чуть в сторону, сели на доску детской песочницы, и я рассказал Славику про всю эту историю, но очень кратко, без деталей, ни про записку, ни про Антона даже не упомянул. Мол, следят, приходится прятаться, домой нельзя, а в чем дело — понятия не имею. Насчет Федулкина с его рукописью, правда, осторожничать не стал, поскольку Федулкину уже ничто повредить не могло.

Как ни странно, Славика больше всего заинтересовал подвал с решетками, он выспросил и про переулок, и про парней, что оттуда тогда вышли, но по моим описаниям не узнал никого.

— Сейчас есть такие фирмы, — сказал он, — на заказ работают. Ты часом не кооператор?

— Куда мне, — ответил я, — думаешь, рэкетиры?

— Все может быть, — проговорил Славик, — у них там профиль широкий. И рэкет, и охрана, и месть, и убийство. Смотря на что наймут. Ты квартиру не меняешь?

— Нет, а что?

— Так тоже бывает. Договорятся об обмене, а клиент упирается. Ну и нанимают слегка попугать, чтобы быстрей соглашался. Хотя тогда приятеля твоего зачем мочить? Как его убили-то?

Я сказал, что проломили голову.

— Может, маньяк какой? — вслух соображал Славик. — Хотя с другой стороны — подвал…

Мыслителем Славик явно не был, в настроение мое не врубался, но, как ни странно, его легкомысленная физиономия и глуповатый смешок действовали успокаивающе. Он быстро отчаялся найти логику в моей истории, махнул рукой и сказал беззаботно:

— Ладно, чего зря мозги сушить! Вот сейчас чего надо? Домой сходить, так? Ну и пошли.

— А если ждут?

— Ну и что?

— Там ведь ребята здорово накачанные.

— Скулу не накачаешь, — отозвался Славик.

Потом он все же перестраховался, позвонил куда-то, и на выходе из метро нас встретил еще один паренек, помоложе, но и покоренастей. Парня звали Вовулей. Славик сказал, что он будущий чемпион (Вовуля смутился и промычал что-то протестующее), пока еще, правда, кандидат, но понадобится, так и мастера завалит. У входа во двор мы перестроились, Славик пошел со мной, а Вовуле велел отстать и приглядывать, чтобы в случае чего ударить с тыла.

Однако никакого случая не произошло. Во дворе было пустовато и тихо, лишь в самом углу возилась малышня под присмотром двух бабок. Мы поднялись на лифте, опять этажом выше, но и на площадке было спокойно. Лишь у самой двери я понял, что с того воскресенья ее и до меня открывали: на дереве у замка была глубокая свежая царапина.