глазах, голова, как всегда наискосок, лежала на лапах. Иногда слышалось собачье сопение.

Когда Эмма заглянула к Чарльзу утром, он был чуть не в панике.

– Сердце скачет! Только что еще неслось галопом. Потом вдруг резко замедлилось, а теперь я его вообще не чувствую.

Дрожащими пальцами он искал пульс. Быстро поцеловав задыхающегося мужа, Эмма положила большой палец на сонную артерию, как делал доктор Беккет.

Потом велела принести из гостиной столик, за которым они обычно играли в нарды, поставить его у дивана и накрыть завтрак здесь. Джозефу было трудно найти нужные слова. Он говорил то про длинную зиму, то про наступающую весну. Эмма же не столько ела тост, сколько крошила.

Часы тянулись медленно. Чарльз говорил мало. Эмма отсчитывала капли и шарики, заставляла его побольше пить, с нежностью, а заодно проверяя температуру, гладила ему лоб, что столько раз делала бесчисленными ночами, сидя у постели детей. Иногда пальцы Чарльза казались ей совсем бескровными, и она осторожно их растирала. Засыпая под воздействием морфия или испытывая ощущение нехватки воздуха, случалось, он испуганно вздрагивал от прикосновений. Пару раз, когда Эмма массировала живот, урчал, как старый кот.

К обеду ему неожиданно стало лучше, щеки порозовели, и он пошутил, что еще раз обвел смерть вокруг пальца. Наверное, после обеда стоит попытаться выйти в сад. Так не хватает свежего воздуха. Эмма быстро прошла к окну, распахнула его. Момент настал, решила она.

– Чарли, представь, что я узнала позавчера. Помнишь мистера Хэммонда? – Ее голос стал звонок, как у взволнованной девушки. – Мистер Хэммонд, ну, ты помнишь, конечно, с шестью детьми. Так вот, он умер, или, скажем, почти умер.

Чарльз вопросительно посмотрел на нее.

– Грипп дал осложнение в виде тяжелого воспаления легких, и его пришлось положить в больницу. Там он сразу потерял сознание, а через несколько часов остановилось сердце и дыхание. Его отнесли в мертвецкую, чтобы потом переложить в гроб.

Чарльз не понимал, зачем в его нынешнем состоянии Эмма рассказывает ему историю про покойника.

– А в мертвецкой он открыл глаза. Никто точно не знает когда, поскольку с ним никого не было, в любом случае он вернулся к жизни. – Эмма говорила все быстрее, зная, что у нее есть только этот единственный шанс. – Представь себе состояние бедной миссис Хэммонд! Сначала ее извещают, что муж умер, она несется в больницу, а потом он берет ее за руку и рассказывает о чуде.

Чарльз шумно выдохнул и закрыл глаза.

– Он рассказал, что душа его вышла из тела и с легкостью парила в месте, которого он никогда не видел. Там совершенно бесшумно двигались почти прозрачные существа. – Эмма ненадолго умолкла, не осмеливаясь посмотреть на Чарльза. – И представляешь, повсюду цветы, при его приближении тут же раскрывающие лепестки. Птицы со сверкающими перьями пели небесные мелодии, летали бабочки. И самое прекрасное: его сердце преисполнилось любовью и теплом. – Эмма боролась с подступающими слезами. – Чарли, нас ждет рай, я всегда знала. Но теперь знакомый нам человек сам побывал там и вернулся, чтобы все рассказать. У тебя еще есть время. Ради меня. Ради наших детей. – Чарльз видел, как ее шея пошла красными пятнами, захватившими и щеки. – Хочешь, я пошлю за Томасом Гудвиллом? Он благословит тебя. Бог простит тебе твои грехи.

И он кивнул.

– Я известила детей, – с облегчением сказала Эмма. – Ближайшие дни мы будем все вместе.

– Как раньше, – отозвался Чарльз.

Около двух часов в кабинет вошел священник. Попросив Эмму оставить его наедине с другом, он уселся на табурет возле дивана и стал ждать, поскольку Дарвин спал.

Эмма вышла из дома и в садовых сапогах Чарльза, для нее слишком больших и всегда стоявших наготове у двери, прошла по лужайке, покрытой мокрым снегом. Она ненадолго остановилась у сломанного дуба, двинулась дальше, но споткнулась о червяковый камень, потеряв при этом один сапог. Эмма чуть не плюхнулась на камень, однако удержалась, балансируя на одной ноге, снова надела сапог и сделала круг по песчаной дорожке, где не ходила уже много лет.

Вернувшись в дом, она увидела, что дверь в гостиную по-прежнему закрыта, и уселась ждать в салоне. С влажными волосами и промокшей ногой Эмма с надеждой смотрела в каминный огонь.

Наконец Чарльз проснулся.

– Томас! Хорошо, что вы пришли. – Он протянул священнику руку, которую тот с чувством пожал. – Вы прекрасно знаете, в некоторых вопросах мы с вами расходимся; так, вероятно, тому и быть. Если только вы не перемените вашу точку зрения. – Лежа на подушках, Дарвин озорно взглянул на Гудвилла и обрадовался, увидев у того в глазах улыбку. – Я просто хочу с вами по-дружески проститься. Пожалуйста, поймите меня правильно.

– Но вы ведь не станете возражать против благословения друга.

– Нет, не стану. Мне еще хотелось бы вас кое о чем спросить, дорогой Томас. Обещаю, это останется между нами. Вам не тягостно видеть, как неверующие вроде меня поджариваются в аду? Представлять, как такие, как я, подвергнутся вечной каре? Я просто не постигаю, как незлой человек может хотеть, чтобы христианское учение было истинным. Оно омерзительно!

– Но ведь недавно, за тем неописуемым ужином, вы сами назвали себя теистом, мой дорогой, не забывайте.

– О нет, я не забыл. Я говорил серьезно. – Прежде чем продолжить, Дарвину пришлось отдышаться. – Наблюдая свою жизнь с этой точки зрения, я замечаю, что, лучше понимая законы природы, в самом деле становлюсь несколько религиознее. – Он откинул одеяло и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – Так что изучение природы может не только уничтожить религиозные в библейском смысле чувства, но и пробудить новые.

Огонь чуть было не угас. Гудвилл встал, пошуровал тлеющие угли и доложил пару поленьев. Снова сев на табурет, он сказал:

– Тогда расскажите мне, как выглядит ваш Бог.

– Он не выглядит. Не говорит. Не слышит. Если вообще, то Он не сравним ни с чем.

Гудвилл молча кивнул. Тут зашла Эмма, прождавшая почти три четверти часа. Она принесла две свечи и удивилась, что его преподобие, кажется, вовсе не готовится к исполнению своих священнических обязанностей. Но Гудвилл смотрел в пол, а Чарльз на одеяло. В этой тишине Эмма не осмелилась ни о чем спросить.

Вдруг Чарльз вскинулся и, выпучив глаза, попросил Эмму немедленно потушить свечи – они стоят слишком близко к голове и забирают весь кислород. Он перевернулся, надавил кулаком на сердце и стал хватать ртом воздух. Эмма попыталась его успокоить. Сказала, что лучше сесть, и при помощи Гудвилла приподняла его.

Внезапно Чарльз начал давиться, задыхаться, и его стошнило. У