желанием большевистской фракции установить контроль над оперативной деятельностью штаба флота. Эсеры, меньшевики и анархисты выступили единым фронтом против своих идейных противников. Дело дошло до рукопашной.

Пока в Центробалте дрались между собой, на кораблях братва снова решила пустить кровь офицерам, причем без всякого на то повода, а просто так, для профилактики. Началось с того, что команда линкора «Петропавловск» приняла на митинге резолюцию с осуждением действий Л.Г. Корнилова. Однако четыре офицера линейного корабля отказались подписаться под этой резолюцией, мотивируя свой отказ, что они не в курсе всех деталей происходящего. Отказ офицеров был расценен матросами как открытая контрреволюция. При этом среди неподписантов были совсем молодые офицеры, не занимавшие сколько-нибудь значительных должностей — лейтенант Тизенко и три выпускника Морского корпуса 1917 года мальчики-мичманы Кандыба, Кондратьев и Михайлов, только несколько дней назад прибывших на корабль. Несмотря на всю абсурдность обвинения, все четверо были приговорены на матросской сходке к расстрелу. Расстрельщиков определили по жребию. После этого конвой с приговоренными высадился на Северной набережной Гельсингфорса и там же расстрелял ни в чем не повинных офицеров.

Жуткая и бессмысленная казнь товарищей вызвала понятное возмущение офицеров Гельсингфорса. Центробалту пришлось начать расследование. На «Петропавловск» была направлена делегация под началом матроса-большевика Н.Ф. Ховрина. Казалось бы, дело было совершенно ясным — на борту «Петропавловска» совершено уголовное преступление, виновные в котором должны быть наказаны как уголовные преступники. Но не тут-то было! Из воспоминаний члена Центробалта Н.Ф. Измайлова: «Расследование показало, что самосуд на «Петропавловске» явление не случайное. А следствие обострения классовой борьбы на флоте, результат безрассудной политики Временного правительства во главе с Керенским, обрушившего репрессии на революционно настроенные команды флота, в том числе на команду «Петропавловска».

Итог работы большевика Н.Ф. Ховрина был таков — матросы в совершенном ими расстреле, совершенно невиновны, так как расстреливали они офицеров не по личным мотивам, а исключительно из-за своей повышенный революционности и классовой ненависти к господствующим классам. И революционность, и классовая ненависть же поселилась в матросских сердцах из-за преступных деяний Временного правительства и мятежных генералов. А потому в расстреле офицеров виноваты исключительно Керенский и Корнилов.

Однако петроградский Центрофлот вынес резолюцию осуждавшую самосуд на «Петропавловске» и потребовал привлечения виновников к самому строгому наказанию. Эта резолюция стала предметом долгих дебатов в Центробалте. Эсеры и меньшевики настаивали на наказании виновных, большевики с анархистами во всем обвиняли только государственную власть. После этого меньшевики обвинили большевиков в заигрывании с преступным элементом среди матросов. Дело опять едва не дошло до драки, после чего председатель Центробалта меньшевик С. Магницкий заявил о сложении с себя обязанностей председателя. Для большевиков демарш противников стал настоящим подарком, т. к. теперь у них появилась реальная возможность протолкнуть в председательское кресло своего представителя.

Одновременно начались выборы во Всероссийский Центральный исполнительный комитет Советов. И здесь не обошлось без матросов. От Балтийского флота были избраны большевики матросы Н. Флеровский и И. Рыбаков, меньшевик И. Куканов, эсер А. Руднев, беспартийные П. Вербитский и Н. Веселков. На этом, собственно говоря, борьба балтийцев против Корнилова и закончилась.

Активность в противостоянии попытке захвата власти Корниловым большевиков, способствовало резкому росту их популярности не только в Петрограде, но и на Балтийском флоте.

По настоянию большевиков — членов Центрофлота и Гельсингфорсского матросского депутатского собрания П. Дыбенко и остальные делегаты были 5 сентября освобождены из “Крестов” с запретом выезжать в Гельсингфорс. разумеется, чрез несколько дней все они были уже там и включились, как в работу Центробалта, так и в подготовку 2-го съезда Балтийского флота.

С середины сентября 1917 года большевики могли уже контролировать и работу Гельсингфорского Совета, хотя еще не полностью. При перевыборах руководящего состава Центробалта, тайным голосованием новым его председателем был избран Ф. Аверичкин, замами А. Баранов и А. Романдин, секретарями — Н. Бурмистров, Ф. Петрушев и А. Солонский. Теперь в составе президиума преобладали большевики и переметнувшиеся к ним беспартийные.

После освобождения, П. Дыбенко доизбрали, как “страдальца за дело революции” в новый состав Центробалта, хотя уже рядовым членом. Однако тот факт, что через А. Коллонтай Дыбенко имел прямой выход на первых лиц партии большевиков, все равно делал его весьма влиятельной фигурой, как в Центробалте, так и в среде матросов-большевиков в целом. Теперь даже ветераны партии, много знавшие о далеко не безгрешном прошлом Павла Ефимовича, помалкивали в тряпочку, чтобы не оказаться за бортом партийного руководства. Поэтому неофициально вся фракция большевиков в Центробалте замыкалась не на Ф. Аверочкина, а на П. Дыбенко.

Вообще создается впечатление, что любое распоряжение правительства вызывало недовольство матросов. Наверное, если бы даже Временное правительство было самым революционным, то оно все равно бы раздражало балтийских матросов просто самим фактом своего существования. Поэтому неудивительно, что когда в начале сентября правительство опубликовало новый декрет о создании «Российской республики» это сразу же вызвало бурю негодования среди революционных матросов. Они заявили, что это «поход против выборных революционно-демократических организаций на флоте». Честно говоря, читая декрет трудно понять, в чем его контрреволюционность. Матросы считали, что в том, что в названии нового государственного устройства отсутствует слово демократичная». Но это не все, матросы требовали, чтобы полное наименование будущего российского государства было следующее — Российская Федеративная Демократическая Республика. Таким образом, матросская братва требовала пересмотра основополагающего принципа создания и построения Российского государства — перехода от унитарного устройства к федеративному, когда регионы получали политическую самостоятельность. Чем это грозило при отсутствии сильной и авторитетной центральной власти говорить не приходится. Требуя федеративности России, матросы фактически требовали ее расчленения, а в перспективе и неизбежного распада и самоуничтожения. Было ли это проявление собственной глупости и упрямства, или исполнением чьей-то чужой злой воли, нам неизвестно. Однако жесткость и своевременность постановки вопроса навевает мысль о не случайности такого демарша.

Разумеется, что эсеры и меньшевики были против федеративности, тогда как большевики приветствовали демарш, стараясь хоть мытьем хоть катаньем, но загнать Временное правительство в угол. Что касается анархистов, то будучи вообще убежденными противниками всякого государства, они, конечно же, были и за расчленение и за самоуничтожение России, видя в этом высшую революционность.

В знак протеста судкомы кораблей, базирующихся в Гельсингфорсе, решили поднять красные боевые флаги и не спускать их до тех пор, пока правительство не утвердит вместо Российской республики Российскую Федеративную демократическую республику. Как всегда в последнее время, первым поднял красные стеньговые флаги «Петропавловск». Это был очевидный шантаж, понятный даже членам Центробалта. Поэтому на очередном заседании комитета там разгорелись горячие дебаты. От «Петропавловска» выступал матрос Хайминов: «Мы являемся инициаторами подъема флагов.