Осознание своей вины в случившейся трагедии пронзило молнией все существо Метлоу.

– Но почему он так поступил, сэр? – пролепетал он.

– Кто поймет этих русских. – Пожилой офицер нахмурился. – Я в войну с английскими морскими конвоями ходил в Мурманск… До острова Кильдин конвои охраняли союзники, а дальше нас подхватывали русские. Сразу за островом люфтваффе набрасывалась на наши изувеченные корабли взбесившейся волчьей стаей. Можете не верить, лейтенант, но я видел своими глазами, как русские летчики, расстреляв боекомплект, шли на самолеты немцев в лоб и тараном опрокидывали их в преисподнюю.

– А сами спасались на парашютах?

– Арктика не Карибы, парень, – удивился наивности Метлоу полицейский. – Минуту в ледяных волнах не продержишься…

– Простите, сэр.

– Но самое непонятное даже не это было, – продолжил тот. – Половина наших экипажей после жесточайших нацистских налетов приходила в Мурманск, можно сказать, полумертвыми… Русские старики, женщины – сами едва ноги волочат с полуголода, под глазами круги, лица синюшные, а с ночи выстраивались в длинные очереди, чтобы бесплатно отдать нашим раненым парням свою кровь или поделиться с ними последним глотком спирта.

– Шутите, сэр?.. – прошептал потрясенный Метлоу.

– Если бы… Но мы с вами тему русских не обсуждали, – сухо предупредил полицейский офицер. – В Америке, сам знаешь, они теперь не в чести, а мне, парень, хочется дотянуть до пенсии за выслугу лет.

– О'кей, сэр! – поспешил заверить его Метлоу.

Однако «тема русских» не выходила из его головы, как не уходило и острое чувство вины за смерть соплеменника из-за «железного занавеса».

Под влиянием этого чувства лейтенант «зеленых беретов» обложился в гарнизонной библиотеке книгами по русской военной истории. Впервые тогда он узнал о русской трагедии сорок первого года, о жертвах в блокадном Ленинграде и о многом другом, о чем доселе не имел понятия… О Сталинградской битве, перемоловшей в своих жерновах отборные дивизии немецкого вермахта, он, к своему стыду, узнал тоже впервые…

Особенно его поразили масштабы партизанского движения в тылу нацистских армий, о котором он никогда не слышал. Операция партизан «Рельсовая война» накануне Курского сражения в сорок третьем году явилась для молодого лейтенанта открытием незнакомой ему диверсионной войны. Она заинтересовала его настолько, что он стал дотошно анализировать основные приемы партизанских операций. Анализ привел его к пониманию их общей тактики, как то: активные действия мобильных диверсионных групп на флангах противника и его тыловых коммуникациях, сковывающие наступательный порыв основных ударных сил вражеской армии и подрывающие моральный дух ее личного состава; нарушение путей снабжения вражеских войск; и главное – самоотверженное отвлечение на себя части войск накануне и во время наступательных операций регулярной армии.

Углубляясь в изучение русской военной истории, он с удивлением обнаружил, что основа партизанской тактики русских со времен Золотой Орды мало изменилась: действия рязанских ратников сотника Евпатия Коловрата против полчищ Батыя – действия народного ополчения Минина и Пожарского против войск гетмана Вишневецкого – действия отрядов иррегулярной конницы Дениса Давыдова, Дохтурова, донских казаков, атамана Платова и многочисленных отрядов крепостных крестьян против Великой армии Наполеона – наконец, партизанские операции против нацистов, которые совершались отрядами Федорова, Ковпака, Мазурова и многих других, все они имели общие закономерности, в основе которых лежали генетическая способность русских к быстрой военной самоорганизации, жертвенность во имя общего правого дела, неприятие коллаборационизма и конформизма в любых их проявлениях, высокий моральный дух, никак не объяснимый в контексте вековечного деспотизма российского государственного устройства.

И чем больше изучал он народ, к которому принадлежал сам, тем менее становился для него понятным этот народ. Психология русских никак не укладывалась в прокрустово ложе западного индивидуализма, который с младых ногтей впитал в себя выпускник Вест-Пойнта. Тем не менее лейтенант Джордж Метлоу считал своим долгом не оставлять усилий по изучению потенциального противника – русских и их военной и разведывательно-диверсионной тактики. Со временем к нему пришло, хоть пока и смутное, понимание мотивов самоликвидации того русского морпеха. Знал он теперь, что означало брошенное ему морпехом «чмо бандеровское». Тактику бандеровцев и прибалтийских «лесных братьев» он также не поленился скрупулезно проработать, но она его не впечатлила, так как была направлена не столько на сопротивление оккупационным войскам, сколько на террор против представителей гражданской власти, а заодно и принявших эту власть мирных обывателей.

Жизнь еще не раз сводила Джорджа Метлоу с соплеменниками из-за «железного занавеса», но до сердечного разговора с ними, как завещал ему дед, у него не доходило, так как видел он их, в основном, через оптический прицел снайперской винтовки. А вот чувство вины за смерть морпеха почему-то не оставляло его никогда – лишь с годами притупилось.

Когда в Афганистане раненый Метлоу неожиданно оказался в плену у русской диверсионной группы, он был просто поражен внешним сходством и внутренним родством того морпеха с командиром этой группы майором Сарматовым. Такие же широкие плечи, скуластое лицо, сильные крестьянские руки и спокойный, презирающий смерть взгляд темно-серых глаз. Сын? – мелькнуло у Метлоу. Но майор ненамного моложе меня… Тогда брат?.. Впрочем, разозлился он на себя, брат он того морпеха или сват, не имеет значения. Он коммунист из-за «железного занавеса», значит – мой враг.

Метлоу и не предполагал тогда, что именно с этим русским майором ему удастся наконец «погутарить по душам», как ему завещал сделать ныне покойный дед. Майор Сарматов открыл ему глаза на многое. Когда наступила самая критическая фаза их одиссеи по отрогам Гиндукуша, полковник ЦРУ Джордж Метлоу, понимая, что майора ждет трагическая участь русского морпеха из его юности, не нашел в себе моральных сил отдать этого человека на растерзание озлобленным афганским моджахедам. Отдать им Сарматова – значит растоптать память деда и честь нашего казачьего рода, которая для деда была превыше всего, понял тогда Метлоу и твердо сказал себе: этому не бывать, даже если боссы в ЦРУ не захотят понять меня…

Интерес лейтенанта «зеленых беретов» на базе Гуантанамо Джорджа Метлоу к постижению разведывательно-диверсионной тактики потенциального противника – русских – был замечен людьми из ЦРУ, что, в конце концов, привело его к ним на службу. Но произошло это только после войны во Вьетнаме.

Там, во вьетнамских джунглях, он на своей шкуре убедился, что командиры вьетнамских партизан, подготовленные в военных училищах и академиях Советского Союза, пользуются именно русской партизанской тактикой, нигде и никогда не давая американцам чувствовать себя в безопасности. Знание тактики противника помогло Метлоу избежать больших потерь в своей разведроте. Но жестокость и бессмысленность той войны ввергли его душу в глубокую и продолжительную депрессию, названную психиатрами «вьетнамским синдромом».