В торговом центре я провела рекордно мало времени, быстро выбрав недорогой, но приличный брючный костюм, туфли и блузку. Осталось найти парик. Мне непременно хотелось, чтобы моя внешность кардинально отличалась от того, что я видела обычно в зеркале. Но париков в магазине не оказалось, пришлось купить тюбик окрашивающего спрея и нанести его прямо в туалете торгового центра. Получилось нечто ярко-свекольного оттенка, жуть еще та… Хорошо, если все отмоется через пару недель, как обещал на этикетке производитель этой адской смеси, а если нет? Могу взять псевдоним Надя Свекла… Ладно, черт с ними, с волосами… Макияж я тоже делала в кабинке туалета, вспомнив все, чему научилась у Светки. Вышло вполне неплохо. Переодевшись, я сунула свои вещи в большой пакет, решив оставить его здесь, в камере хранения супермаркета, а забрать, когда поеду обратно в клинику. Оглядев себя в зеркале очередного магазина, куда я забежала исключительно за этим, я осталась довольна изменениями, и даже цвет волос перестал быть таким уж пугающим – просто современная, немного эксцентричная прическа. К моей короткой стрижке это подошло почти идеально. В книжном магазине я запаслась блокнотом и ручками, чтобы не возиться со слабеньким диктофоном в мобильном, сунула это все в сумку и, сев за столик в кафе гастрономического дворика, набрала телефон приемной банка, принадлежавшего Игнатюку. Мне пришлось долго растолковывать девице, снявшей трубку, чего именно я хочу от ее патрона и кто я такая. Наконец она соизволила соединить меня с Игнатюком, и после щелчка я услышала в трубке сиплый низкий голос:

– Я вас слушаю.

– Добрый день, Михаил Евгеньевич. Меня зовут Надежда Краснова, – вспомнив, что когда-то раньше, в бытность мою журналистом, именно этой фамилией я подписывала статьи. Фамилия принадлежала маме. – Портал «Новости города» поручил мне интервью с вами об открывшейся выставке картин молодых художников. Когда вам будет удобно со мной встретиться?

– О выставке? Ммм… минутку… Послушайте, а это терпит, скажем, до следующей недели?

– Что вы! Ни в коем случае! Чем скорее мы разместим интервью, тем больше народа узнает об экспозиции и посетит ее, вы ведь понимаете! Это же такая реклама, такая возможность заявить о мероприятии и о вас лично! – с жаром бросилась убеждать я.

– Тогда… сегодня в шесть вы свободны? Я бы пригласил вас к себе домой.

Я напряглась – подобный визит в мои планы никак не входил.

– Эээ… мне кажется, это не совсем удобно… – заблеяла я.

– Послушайте, Надежда Краснова, или как вас там… Я занятой человек и могу выделить вам не больше часа, и то в свое личное время. Если вам нужно интервью – соглашайтесь, если нет – давайте прощаться, вы и так отняли у меня уже достаточно времени, – просипел Игнатюк, и у меня не осталось выхода.

– Хорошо. Диктуйте адрес.

– Это лишнее. Мой водитель заберет вас из редакции в семнадцать сорок пять.

О, черт… придется ехать к офису, где арендует помещение наша редакция, и торчать на крыльце, изображая, что только вышла…

– Хорошо, – повторила я, чувствуя, что совершаю большую ошибку. – Я буду ждать.

– И постарайтесь сразу сформулировать вопросы, у вас будет всего час, – напомнил Игнатюк и положил трубку. Я выдохнула и, заказав кофе, принялась прикидывать, что делать дальше. Может, даже хорошо, что он пригласил меня к себе. Если мои подозрения верны и он был хозяином броши, то наверняка в его квартире найдутся этому подтверждения – коллекция чего-то эксклюзивного и дорогого, например. А что? Такие люди любят выставлять напоказ подобную роскошь.

Я позвонила Светке, но ее телефон был выключен – видимо, работы много, и я даже не насторожилась, подобное бывало часто. До назначенного времени у меня еще оставалось больше трех часов, и я почему-то захотела добраться до своего дома и посмотреть, что там происходит. Потянуло на родное пепелище… Мысль не показалась мне веселой, но поехать я все равно решила и долго бродила вокруг дома, рассматривая окна сгоревшей квартиры. Войти в подъезд, а тем более подняться на этаж решимости уже не хватило. Я вдруг представила, как буду ходить по обгоревшим останкам мебели, по превратившимся в пепел книгам, среди всего, что было мне раньше так дорого, а теперь стало прахом, что защемило сердце. Вообще зря я сюда приехала…

Гараж за домом представлял ровно такую же картину. От жара железо выгнулось и деформировалось, на полу до сих пор стояла вода – в подвале наверняка бассейн, а наверху сгорело абсолютно все. Ну и, разумеется, все, что представляло ценность, уже растащили предприимчивые бомжи. Я вдруг снова почувствовала, что у меня в этой жизни больше совсем ничего нет – ни дома, ни родных. Ни будущего, что, конечно, намного страшнее. Как жить дальше, я пока совершенно не представляла, надеясь только на Эдуарда Алексеевича. В памяти вдруг всплыл разговор с его дочерью, и я почти физически ощутила обиду, которую она не могла простить отцу. Мне, выросшей в полной семье, любившей папу и получавшей от него взаимную и всеобъемлющую любовь, было непонятно, как это – обижаться на родного человека. Стоп! Но ведь обижаюсь я теперь на маму, которой даже в живых нет. Обижаюсь за то, что она превратила мою жизнь в постоянную игру в «казаки-разбойники», где мне уготована роль весьма незавидная. Но это все же немного другое… Хотя, наверное, у Аделины есть свои мотивы, и мне, конечно, их не понять.

С тяжелым сердцем я побрела в сторону трамвайной остановки, когда в сумке зазвонил телефон. Это оказалась Илана Григорьевна, что меня немного удивило – корректуру ее подруге я отправила, так что причин звонить мне у нее вроде как не имелось.

– Алло.

В трубке послышались рыдания. Я даже не поняла сразу, что случилось, и переспросила:

– Илана Григорьевна, это вы?

– Надя… – срывающимся голосом выговорила она, давясь рыданиями. – Наденька… Светы… Светы нет больше…

Я едва не уронила телефон:

– Что?! Как вы сказали?!

– Светочки больше нет… – буквально провыла в трубку Илана Григорьевна. – Ее… ее убили…

– Убили?! – севшим от ужаса голосом прошептала я. – Когда, где?

– В каком-то поселке… ножом… даже не знаю, как она там оказалась…

Меня словно окатило кипятком, сожгло все – кожу, глаза, губы… стало тяжело дышать. Я поняла, о каком поселке речь… Боже мой, боже мой… это я виновата… это я… потому и телефон ее отключен – Светки нет в живых…

Я плюхнулась на подвернувшуюся вовремя скамейку, иначе пришлось бы сесть прямо на асфальт – ноги отказывались держать тело.

– Илана Григорьевна… когда…

– Вчера вечером… меня утром в морг на опознание вызвали…

Я закрыла свободной рукой лицо, совершенно не заботясь о том, что смажу весь макияж – мне было не до того. Светка, бедная моя Светка…

– Наденька, как же это… – лилось из трубки, и у меня не было ответа на этот вопрос.

– Я… я приеду к вам завтра, можно? – срывающимся голосом попросила я.