— Я думаю, нам следует согласиться… — промолвил он, взглянув на де Пейрака. И затем обратился к ирокезу:

— Пусть будет так. Как только вернете ребенка, вы сможете уйти за реку.

При Уттаке барон де Модрей пытался сдерживаться, но стоило тому выйти, как он мгновенно взорвался:

— Нет, это немыслимо! Не могут же они уйти из-под самого нашего носа, не получив по заслугам! Стыдно будет даже сказать после, что Сваниссит был совсем рядом, и я не снял с него скальп!..

— Значит, тебя не касается спасение души моего племянника, тебе безразлично, останется он в живых или нет? — в бешенстве вскричал Л'Обиньер, хватая его за воротник.

— Что говоришь ты! Ведь Сваниссит вырезал мою семью. Он рядом, и я не могу отпустить его живым. Я обещал его скальп Богородице.

— Успокойтесь же! — старался привести их в чувство де Ломени.

Как безумный, сверкая глазами, Модрей бросился складывать свои вещи. Молодые люди были слишком вспыльчивы, и недаром Анжелика с каждым днем все больше восхищалась де Ломени, который, прожив столько лет в Канаде, сумел сохранить выдержку и мягкие манеры обхождения.

Полковник, понимая, что Модрея необходимо удалить отсюда, не противился его отъезду. Его безрассудному поступку он решил придать вид официальной миссии. Он вызвал его к себе, пожурил по-отечески и поручил ему передать послание отцу д'Оржевалю, а затем отправиться к барону де Сен-Гастину, коменданту форта Пентагоет, расположенному в самом устье Пенобскота. Долгое путешествие, которое Модрей вынужден будет совершить, охладит его горячую голову.

— Форт Пентагоет находится по соседству с Голдсборо, где граф де Пейрак основал поселение гугенотов. Мне необходимо дать Сен-Гастину некоторые инструкции по этому поводу. Если вы еще застанете там парусник нашей корабельной компании, который рассчитывает вернуться в Квебек до заморозков, садитесь на него, если нет — перезимуйте с Сен-Гастином. Еще один совет: не берите с собой гуронов. Вы только будете разжигать друг у друга свою ненависть к ирокезам. Я дам вам в попутчики своего верного Утануиса.

Передача французам маленького племянника Л'Обиньера состоялась на следующий день после полудня.

На этот раз ирокезы приплыли по реке. Они появились в легких красных челноках, похищенных, должно быть, у одного из прибрежных племен. Высадившись на каменистый берег, они поднялись к форту.

Как и вчера, белые ждали их на площадке у входа. Гуроны, алгонкины, абенаки, тесно сгрудившись, облепили склоны холма. Анжелика вместе с двумя другими женщинами и детьми расположилась у самого палисада. Хотя войны, кажется, удалось избежать, у ирокезов была такая репутация, что при их появлении все сразу же настораживались.

Ирокезов было всего десять, и никто из них не нес с собой огнестрельного оружия. Они держались очень самоуверенно, всем своим видом выражая глубочайшее презрение к остальным индейцам, смотрящим на них с лютой ненавистью.

Парламентеры могли быть спокойны. Вампум, лежащий на полпути между рекой и фортом, обеспечивал их неприкосновенность. Впереди шли Сваниссит и Уттаке, между ними, держа их за руки, семенил худенький мальчуган лет семи-восьми. Вся его одежда состояла из узкой полоски кожи, прикрывавшей бедра, и мокасин. Даже под толстым слоем жира его волосы золотились на солнце, а светлые глаза казались совсем прозрачными на загорелом личике. Сходство этого мальчика с Л'Обиньером было так велико, что в их родстве не приходилось сомневаться.

При виде его у Анжелики от жалости и страха защемило сердце, и она крепче прижала к себе Онорину. Эльвира тоже с тревогой взглянула на своих сыновей, послушно сидящих на лужайке, чуть поодаль. Обеих женщин пронзила одна и та же мысль. А разве их дети не могут оказаться однажды в лесу, в руках дикарей? Доказательство, что такое здесь вполне возможно, было у них перед глазами. Этот несчастный малыш растрогал и взволновал их да слез. Женщины уже представляли себе, как они его отмоют в теплой воде, когда через несколько часов он, наконец, попадет к своим.

На этот раз ирокезы и белые опустились на землю друг против друга, по обе стороны вампума. Их лица были довольно сумрачны.

— Почему вы не принесли с собой Трубку Мира? — спросил Никола Перро. — Вы приступаете к переговорам, заранее отвергая всякую возможность мира?

— Сейчас мы пришли только для того, чтобы получить у вас разрешение переправиться через Кеннебек, за что мы возвратим вам этого ребенка. А Трубку Мира мы выкурим с Текондерогой, Человеком Громом, когда вы уйдете отсюда и мы будем знать наверняка, что он не предал нас ни вам, французам, людям его расы, ни этим приставшим к вам шакалам, — грубо ответил Сваниссит.

— Чего ради ты взял с собой маленького ребенка в военный поход? — спросил его Л'Обиньер.

Старый сенека хитро сощурил глаза.

— Потому что я его люблю. Кроме меня, у него нет никого на свете. Он не хотел со мной расставаться.

— Скажи уж лучше, что хотел иметь его под рукой на тот случай, если бы дела обернулись так, что тебе пришлось бы расплачиваться за все твои злодеяния и перед нами, и перед дружественными нам индейскими племенами…

Флоримон то и дело подходил к дамам, он подробно излагал им, о чем шла речь на переговорах. Наконец он смог сообщить, что все наладилось и, кажется, сейчас стороны договорятся.

Французы обещали разрешить этому небольшому отряду ирокезов, возвращавшемуся в родные места, переправиться через реку. Тем более что комендант Квебека, отец Ононсио, с момента заключения соглашения с ирокезами считал их своими братьями, и французы, следуя его примеру, решили забыть старые счеты, тем более что Сваниссит соглашался вернуть им ребенка. Л'Обиньер своими руками выкатил индейцам бочонок водки в знак удачно завершенных переговоров. Но в этот момент события непредвиденно осложнились.

Уже все встали. И Сваниссит с Уттаке повели мальчика к его дяде. Остановившись в нескольких шагах от него, они отпустили ребенка и, сделав величественный жест рукой, сказали ему: «Иди!»

И вдруг мальчуган, испуганно оглядевшись вокруг, пронзительно заревел. Он бросился к Сванисситу, вцепился в его длинные худые ноги и, подняв к нему залитое слезами лицо, начал о чем-то жалобно умолять старого сенеку.

Величайшее смятение тут же охватило ирокезов. Куда девались их высокомерие и надменность? Теперь их разрисованные вытянувшиеся лица выражали огорчение и полную растерянность. Они тесным кольцом обступили плачущего ребенка и все враз принялись утешать и уговаривать его, — Что там происходит? — с волнением спросила Анжелика старого Маколле, который, потягивая трубку, сидел в тени палисада и насмешливо наблюдал разыгравшуюся сцену.

Он тряхнул головой.

— Что и должно было произойти… черт подери! Мальчишка, видишь, не хочет возвращаться к своему родичу, не желает расставаться с дикарями… — Посмеиваясь, он пожал плечами. — Этого и следовало ожидать.