Аринка улыбается, а потом у нее звонит телефон.

На проводе Громов. Ну кто бы сомневался-то вообще? Он что-то ей говорит, отчего Аринкины щеки краснеют.

— Все нормально, папа. Я буду вовремя. Пока.

Арина сбрасывает звонок и снова смотрит на меня.

— Чего он хотел?

— Пугал штрафом за опоздание. Ты же меня отвезешь?

— Конечно. Тебя через дом или сразу в клинику?

— Лучше через дом. Переодеться не помешает.

— Хорошо. Тогда погнали.

Пока Арина надевает туфли, засовываю в карман улики. Не очень бы хотелось, чтобы кто-то из прислуги нашел в мусоре эту пачку и настучал отцу. А в том, что они так могут, я вот даже не сомневаюсь.

Закрываю дверь на ключ. Арина все это время стоит позади. На ней высохшее платье, и, насколько понимаю, трусы в наличии тоже теперь имеются.

Протягиваю ладонь, в которую она тут же вкладывает свою.

— Слушай, — замирает уже у тачки. — Я сейчас спрошу, ты только не смейся, ладно?

Молчу в знак согласия.

— Мне казалось, что ты, мы… — она еще сильнее краснеет и привстает на носочки. Теплые пальцы ложатся мне на плечи, касаясь шеи подушечками.

— Что? — сам почти не дышу. Накрывает. Снова ее запах. Тело. Идеальные изгибы под моими ладонями…

— Потом, — кусает свои губы, в которые тут же хочется вгрызться.

До смерти ее зацеловать хочу. Понятия не имею, как вообще себя сдерживаю, ведь иначе она точно на свою работу опоздает.

Киваю, и ее взгляд тут же взметается. Секунда, а потом глаза в глаза.

— Едем? — хлопает длинными ресницами. Меня же будто парализовало, пошевелиться не могу. Как баран на нее пялюсь.

— Тим?

Арина проводит пальчиками по моей щеке. Медленно отмираю. Сглатываю.

Вентиляция легких на крепкую двойку, каждый вдох дается с трудом. Ее близость дурманит тело и разум. Где-то на задворках сознания маячит навязчивая мысль — разложить ее на капоте в желании повторить все, что произошло этой ночью.

Сдерживаюсь, конечно. Пока только мечтаю, но непременно воплощу в жизнь. Перед глазами раскадровка, будто все мои фантазии уже давно стали реальностью.

Скольжу языком по пухлой нижней губе и закрываю глаза. В штанах опять пожар. Прижимаю Аринку к себе крепче, толкаюсь в нее бедрами. Минута, буквально минута. Нужно выдохнуть, чтобы ее отпустить. Чтобы иметь на это физическую возможность.

Пропускаю удар в грудину. Это сердце шалит. Неймется ему.

— Тим, мы опаздываем, — шепчет, а сама губами к моим жмется. — Нужно ехать.

— Угу. Да.

Глаза все еще не открываю. Хочу ее чувствовать. Трогать. Слышать. Дышать ей.

Понятия не имею, сколько мы вот так стоим. Рядом. Обнявшись. Касаясь друг друга губами и шепча какие-то еле связные фразы.

Возбуждение медленно отпускает. Сменяется чем-то более глубоким. Трепетом каким-то ненормальным. Я ее боготворю просто. Снова!

Улыбаюсь. Аринка облизывает губы, но тот, кто ей звонит, явно нацелен все обломать.

— Это папа, — морщит нос и отвечает на звонок.

Нехотя от нее отрываюсь. Чуть заторможенно открываю дверь в тачке. Огибаю капот. Пока она что-то монотонно рассказывает отцу, сажусь за руль.

— Я уже еду. Еду. Хорошо, конечно. И я тебя целую.

В салоне оба проваливаемся в тишину. За руки только держимся.

В дом Громовых не захожу намеренно. Боюсь, что поднимусь к ней в комнату, и вот тогда… Стоп! Торможу себя. Сейчас даже лучше мысли не допускать.

Арина справляется минут за десять. Возвращается уже в сарафане длиной по щиколотку. Желтый, с какой-то незамысловатой абстракцией. На ногах сандалии на плоском ходу.

У клиники не могу удержаться от того, чтобы ее поцеловать.

— Все, — выскальзывает из моих рук. — Все, — улыбается. — Мне пора.

Телом отстраняется вроде, а сама продолжает чмокать меня в губы.

— Пойдем, провожу.

Аринка кивает и выбирается из тачки. Глушу двигатель и вылезаю следом.

Как только сворачиваем за угол от парковки, напарываемся на ее отца. Он стоит в паре метров от нас и разговаривает, кто бы мог подумать! С Павликом он говорит.

Арина тут же сильнее сжимает мою руку. Я то же самое сделать хотел, но она меня опередила.

Стиснув зубы и состряпав рожу кирпичом, уверенно иду туда. Арина семенит следом, а я даже не замечаю, что ускорил шаг.

Смотрю на Воронина, и, думаю, без слов ясно, что голову бы ему свернул.

Паша-Саша не остается в долгу, бросает на меня такой же гневный взгляд, а вот когда смотрит на Арину, улыбается. Лживо, но улыбается.

— Привет, — он здоровается первым. Потом даже руку мне протягивает.

Отвечаю, конечно. Следом и с Громовым здороваюсь.

— Не опоздали, — заключает Степан Арсеньевич, посмотрев на часы. — Сегодня полностью в распоряжение моей помощнице тебя отдаю, дочь. Там в архиве дел накопилось.

Арина послушно кивает.

— Павел, — Громов разворачивается к Воронину, — ты мне позвони на днях.

— Спасибо, Степан Арсеньевич. Арин, прекрасно выглядишь.

Ариша краснеет и бросает на меня опасливый взгляд. Игнорирую. Улыбаюсь шире. В том, что выглядит она ох*енно, я с ним согласен.

— Я поехал. Еще раз спасибо, — Павлик хлопает себя по карманам и достает ключи от машины.

Мы втроем смотрим ему в спину. Я еле держусь, чтобы что-нибудь не съязвить.

— Зачем он приходил, папа?

Арина смотрит на отца с вызовом.

— Хочет перевод в нашу клинику, — спокойно заключает Громов, а меня прямо-таки подрывает.

Он, бля, серьезно?

Ариша

Второй раз за последние пять минут мою руки. Тщательно намыливаю ладони, прохожусь губкой между пальцев, остервенело выдавливая еще больше мыла из дозатора.

Когда вместо рук вижу перед собой огромную шапку пены, выдыхаю.

Нужно успокоиться, но у меня не выходит. Зачем Воронину этот перевод? Он хочет позлить или помозолить глаза?

После того что он мне наговорил, я не имею никакого, даже самого крохотного желания с ним общаться.

Почему мой папа предпочитает вести себя так, словно Паша — его хороший друг? Я понимаю, что к Тиму у него полно претензий, но вот так открыто демонстрировать радушие к одному и пренебрежение к другому…

Не узнаю своего отца.