Он положил трубку, убедился, что «ТТ» взведен, и стал у двери. Когда четвертый протянул руку к кнопке звонка, Таранов приоткрыл дверь и показал ошеломленному бойцу пистолет. Тот замер. Таранов поманил его пальцем. Как загипнотизированный глядя на ствол, «четвертый» вошел внутрь. Таранов приставил ствол «ТТ» к его груди, а левой рукой закрыл засов.

Спустя две минуты он покинул квартиру.

* * *

Спустя еще восемь минут в квартиру по вызову соседей Таранова, услышавших последний выстрел, приехал патрульный экипаж 62 отдела милиции. Молодому сержанту стало худо, когда он увидел в прихожей три трупа и лужи крови. Через двадцать минут подъехала опергруппа. Картинка предстала ясная: четверо преступников, использовав отмычку, вошли в квартиру в отсутствие хозяина. Явно что-то искали и даже, кажется, нашли… Но потом между ними произошло нечто. Что именно – неизвестно, но кончилось стрельбой. Стрелял человек, тело которого обнаружили в ванной. Он стрелял из «ПМ» и быстро перестрелял троих. Потом одна из его жертв, уже смертельно раненная, сумела выстрелом из «ТТ» убить стрелка в ванной.

На первый взгляд так все и выглядело. Но после тщательного изучения места происшествия у следствия появилась масса вопросов. Были все основания полагать, что в квартире в момент трагедии находился еще один – пятый – человек. Возможно, это был хозяин квартиры – Иван Сергеевич Таранов…

* * *

Сын был вне себя. Он грохнул кулаком по столу и сказал Палачу:

– Значит, говоришь, «сейчас возьмут тепленьким»?!

– Грант Виталич…

Взгляд Сына был тяжел, как взгляд десятитонного пресса. Если, конечно, пресс мог бы смотреть… Прошло уже больше часа после того, как Палач заявил: появился Таранов. Группа выехала в адрес. С минуты на минуту возьмут тепленьким… Минуты шли, но из адреса не отзванивались. Сначала это не вызывало тревоги – дело деликатное, горячиться не следует.

Сверкало озеро, носились чайки, ветер запускал пальцы в шевелюры сосен. А напряжение возрастало. Через полчала Палач извинился и ушел якобы в туалет. Из туалета позвонил дежурному: ну, что там?

Дежурный ответил: сам ничего не понимаю. Звоню – молчат… Худо стало на душе у Палача.

– Дурак, – зашипел он, – срочно пошли туда Тамару. Пусть понюхает.

Спустя пятьдесят минут отзвонился дежурный: Тамарка была. Возле дома ментовские машины, «скорая»: Соседи говорят: стреляли. В квартире полно трупов. Сколько конкретно трупов, есть ли среди них Таранов, есть ли раненые – Тамарке выяснить не удалось. Обе машины, на которых выехала группа Крюка, стоят возле дома, а «Нивы» клиента не видно.

Сердце у Палача упало. Он распорядился, чтобы Тамара оставалась возле дома и во что бы то ни стало выяснила: кто убит? Есть ли среди убитых Таранов? – и доложил Сыну:

– У нас ЧП. Кажется, ребята наскочили на засаду. Есть трупы, в адресе работают менты.

И тогда Сын грохнул кулаком по столу:

– Значит, говоришь, «сейчас тепленьким возьмут»?

– Грант Виталич…

– Уроды! Дилетанты! – зло бросил Сын, встал, оттолкнув столик, и пошел к джипу. От бани навстречу ему спешил «председатель колхоза».

– Банька, Грант Виталич, готова, – радостно возвестил он.

– Пошел на х…, – ответил Сын и прошел мимо ошарашенного «председателя».

Солнце опускалось в Финский залив. Было очень тихо, и две яхты на синей воде почти не двигались. Таранов сидел на лоджии, пил водку и смотрел на залив, закат и форты вдали. Лешка в кухне мыл посуду. Что-то бубнил телевизор.

Таранову было тошно… Слепило низкое, полуутопленное в залив светило. Он налил себе полстакана водки. Не вставая с шезлонга, резко, как распрямляющаяся пружина, прыгнул вперед-вверх на ограждение лоджии. Босые ноги встали на пластиковые перила ограждения, колыхнулась водка в стакане. От земли Таранова отделяли девять этажей. Он стоял на краю, балансировал, невидящими глазами смотрел на полускрывшийся диск. Иван перевел взгляд вниз. Сначала он не видел ничего. Потом, когда глаза немного отдохнули от слепящего солнечного кошмара, он разглядел пальцы собственных ног и – глубоко внизу – грязненький газон, асфальт, крошечные фигурки людей и спины автомобилей. Двумя этажами ниже него пролетел голубь… Иван залпом выпил водку и выпустил стакан из руки.

Переворачиваясь в воздухе, вспыхивая гранями, безвкусная хрустальная бомба неслась к земле. Ее полет был долог, как ожидание сигнала: атака! – и бессмысленен, как словосочетание «человеческие ценности»…»Бомба» ударилась о землю и разошлась веером хрустальных брызг.

* * *

Для негодования у Сына были все основания: за три недели он лишился половины своей армии. Всего за три недели погибли девять человек! Восемь из них уничтожил некто Таранов. Грант сидел в альпинарии, пил «Васпуракан» из запасов отца и думал: а что дальше? Что будет дальше, если этот сучонок не остановится? Что или кто является его конечной целью? Что его ведет – месть или что-то другое?

Сын сделал глоток коньяку. Проведя шесть с лишним лет в Штатах, он перенял многое из «американского образа жизни», неплохо разбирался в виски, а вкуса коньяка не понимал.

… А что, если просто оставить этого говнюка Таранова в покое? Ведь семь из восьми убийств он совершил, защищаясь, – тогда, когда Палач присылал к нему курков… После первого раза, когда он завалил… как его – Морпеха? – да, именно Морпеха… Когда он завалил Морпеха на хате у барыги, он не пытался продолжить бойню. Он слинял в глушь, а мы сами послали за ним бригаду. И мочилово продолжилось… Может, не стоило этого делать?

Сын встал, прошелся по дорожке альпинария и остановился у огромного стекла. За стеклом садилось солнце… Сын сделал глоток коньяку и вспомнил слова из предсмертного письма отца: «Если ты, сын, не чувствуешь в себе силы – отступи. Если решишь бороться – иди до конца, крови не бойся. Или – или. Третьего не дано».

Грант поставил коньячный бокал на мощенную декоративным камнем дорожку и взялся за телефон. Набрал номер Палача и сказал:

– Давай срочно ко мне.

* * *

Палач ехал к Сыну с тяжелым чувством. Он отлично понимал, что Сын его не выгонит – заменить некем. Но разговор все равно будет не из легких… И все козыри – у Сына. Крыть их нечем.

Второй раз за месяц он вошел в альпинарий. На этот раз не обратил никакого внимания на красоту рукотворного рая, аромат цветов и шум водопада.

– Садись, Виктор, – сказал Грант, и Палач подумал, что Сын все-таки чужак. В той среде, где жил и покойный Папа, и сам Палач, никто никогда не скажет: садись. А скажет: присядь. Потому что слово «сесть» в России имеет двойной смысл. А Грант в своих американских университетах этого не изучал… Чужак!

Палач опустился в плетеное кресло, Сын сел напротив.