кого обнаружили рак, и группой самоубийц было поразительное сходство: «Результаты нашего исследования, по-видимому, согласуются с выводом о том, что больные раком более склонны отрицать и подавлять конфликтные импульсы и эмоции, чем другие люди»6.

Ученые выяснили, что и большинству здоровых участников, и участникам с каждой категорией выявленных заболеваний соответствует определенная совокупность психологических особенностей. Первоначально самые низкие показатели депрессии, тревоги и гнева были зафиксированы среди студентов-медиков, у которых впоследствии развился рак. Они также сообщали, что у них нет эмоциональной близости с родителями. Эти участники хуже всего умели выражать свои чувства. Означает ли это, что есть особый склад личности, подверженный онкологии? Ответ на этот вопрос неоднозначен.

Пример с меланомой подтверждает ошибочность упрощенного подхода, при котором развитие рака объясняют чем-то одним. Одна светлая кожа не может стать причиной появления меланомы, поскольку не у всех людей со светлой кожей развивается данный тип рака. Одного ультрафиолетового повреждения кожи для этого тоже недостаточно, так как лишь у небольшой части светлокожих людей солнечные ожоги приводят к раку кожи. Подавление эмоций само по себе также не объясняет всех случаев развития злокачественной меланомы, так как не у всех людей, которые подавляют чувства, появляется меланома или любой другой вид рака. Смертельно опасно сочетание этих трех обстоятельств.

Пока мы не можем утверждать, что определенный тип личности является причиной рака, но определенные личностные особенности, несомненно, повышают риск его развития, так как они чаще провоцируют физиологический стресс. Подавление эмоций, неумение говорить «нет», а также отсутствие осознанного понимания своего скрытого недовольства значительно повышают шанс того, что человек окажется в ситуации, когда окружающие будут подавлять его чувства, игнорировать его потребности и пользоваться его добротой. Подобные ситуации провоцируют стресс независимо от того, осознаёт это человек или нет. На протяжении многих лет они повторяются, происходят все чаще и могут привести к нарушениям гомеостаза и иммунной системы. Именно стресс, а не свойства личности, разрушает физиологический баланс и иммунную защиту, тем самым увеличивая предрасположенность к заболеванию или снижая сопротивляемость организма.

Таким образом, связующим звеном между личностными качествами и болезнью является физиологический стресс. Определенные особенности, известные как копинг-стратегии, повышают вероятность хронического стресса и тем самым увеличивают риск развития заболевания. Общей чертой является ограниченная способность к эмоциональному взаимодействию. Психологические переживания преобразуются в потенциально разрушительные биологические события, когда людям уже в детстве не дают возможности научиться правильно выражать свои чувства.

Воспитание формирует отношение человека к собственному телу и психике. Психологическая обстановка в семье взаимодействует с врожденным темпераментом и порождает личностные качества. Многое из того, что мы включаем в понятие «личность», — это не фиксированный набор характеристик, а лишь механизмы адаптации, которые человек усвоил в детстве. Есть важное различие между врожденной чертой характера, которая изначально заложена в человеке, вне зависимости от его окружения, и реакцией на окружающий мир — моделью поведения, которая формируется, чтобы обеспечить выживание.

То, что мы считаем неотъемлемыми чертами характера, возможно, не более чем неосознанно усвоенные привычные способы защиты. Люди часто отождествляют себя с такими выработанными моделями поведения и считают их своей неотъемлемой частью. Иногда из-за этого они даже ненавидят себя: например, человек может называть себя «помешанным на контроле». В действительности у него нет врожденной склонности все контролировать. За «манией контроля» скрывается глубинное чувство тревоги. У младенца и ребенка, которые чувствуют неудовлетворенность своих потребностей, могут сформироваться обсессивные копинг-стратегии, например беспокойство по каждому поводу. Когда такой человек боится, что происходящее выходит из-под его контроля, он испытывает сильный стресс. Бессознательно он считает, что, только контролируя каждый аспект своей жизни и окружающей обстановки, он сможет обеспечить удовлетворение своих потребностей. Когда он повзрослеет, окружающие станут на него обижаться, и он будет испытывать неприязнь к тому, что изначально было отчаянной ответной реакцией на эмоциональную депривацию. Стремление к контролю — это не врожденная черта, а копинг-стратегия.

Подавление эмоций также представляет собой копинг-стратегию, а не неизменную черту характера. Никто из множества взрослых людей, с которыми я общался для написания этой книги, не смог утвердительно ответить на следующий вопрос: когда в детстве вы испытывали грусть, были расстроены или злились, рядом с вами был человек, с которым вы могли поговорить, — даже если именно он вызывал у вас эти негативные эмоции? За 25 лет медицинской практики и 10 лет работы в отделении паллиативной помощи я никогда не слышал, чтобы кто-то из пациентов с раком или другим хроническим заболеванием утвердительно отвечал на данный вопрос. Многие дети подвергаются такому обращению не в результате жестокости родителей или их желания причинить вред, а потому, что сами родители слишком боятся тревоги, гнева или печали, которые они ощущают в своем ребенке, либо слишком заняты или обеспокоены, чтобы обращать на него внимание. «Мои родители хотели, чтобы я был счастлив», — эта простая формула научила многих детей — ставших взрослыми людьми, которые страдают от стресса, депрессии или физической боли, — подавлять свои чувства на протяжении всей жизни.

Джилл, режиссер из Чикаго, у которой обнаружили прогрессирующий рак яичников, признает, что она перфекционистка. Ее подруга сказала мне, что на протяжении всего года до постановки диагноза она чувствовала беспокойство, видя, как Джилл переживает серьезный стресс: «В тот момент я чувствовала, что это окажет не только психологический вред», — сказала ее подруга.

«Примерно три года назад Джилл начала совместную работу над фильмом. Киностудия плохо справилась со своей работой. Для нее это превратилось в настоящий кошмар, поскольку она ожидала, что завершит проект. Если уж она согласилась на проект, то он должен быть очень высокого качества. Она проводила за работой в три, а то и в пять раз больше оплачиваемого времени. Я считаю, что именно это послужило главным толчком для того, чтобы тело Джилл сказало: „Я этого не выдержу“».

Во время моего разговора с Джилл она демонстрировала невероятную обезоруживающую честность и психологическое отрицание. Джилл рассказывала откровенные истории о стрессовых ситуациях в своих отношениях с родителями и супругом, ни на секунду не признавая, что они могли способствовать развитию ее болезни. Сейчас ей пятьдесят лет, она очень красноречива и склонна углубляться в лабиринт подробностей, обсуждая любой вопрос. Я понимал, что таким образом она пыталась обуздать тревогу. Казалось, ей было не по себе даже от малейшей паузы в разговоре. Во время нашей первой встречи Джилл, потеряв волосы в результате химиотерапии, по-прежнему носила парик.

В браке она приняла на себя роль матери. Когда ее муж Крис страдал от обострения изнуряющего заболевания, она ухаживала за ним с материнской заботой и самоотверженностью: вызывала