Да, говорит, нашел. Вот он – и показывает на королевский ночной горшок.

Где? Король аж места себе не находит. Да под кроватью, отвечает рыцарь. Король в недоумении. Головой вертит. Где? Где? Потом лезет под кровать, достает горшок. При свете рыцарь видит, что так и есть: чаша Святого Грааля, как в книге и описана, все так и есть. Слава богу, думает.

А король глаза пучит. Так это ж мой ночной горшок!

Но по описанию – вылитая чаша Грааля, делает контрвыпад рыцарь.

А ты ничего не напутал? - спрашивает король. Перепил, может? И строго так смотрит.

Нет, говорит, рыцарь – так она и в книге умной, что хранится в досточтимом монастыре по ту сторону гнилого болота, что в страшном лесу лежит, написано.

Король хмурится. Одно дело войти в историю, как человек, нашедший чашу с кровью христовой, а другое – как дурак, превративший ее в ночной горшок. Не соответствуют исторической конъюнктуре такие находки. И понимает, что все это время испражнялся в Грааль.

Дело деликатное – и не дай бог, будет предано огласке. Тут уж и мятежом может запахнуть. И принимает он единственно верное решение: нет никакого Грааля, и никогда не было. Причудились все эти поиски в пьяном бреду. Не ездил рыцарь ни в какой поход за чашей с кровью христовой – померещилось ему после обильных возлияний. А для верности рыцарю все же голову велит отрубить. Что незамедлительно и приводится в исполнение. Такие дела.

На том и сказке конец. А мораль тут такова: не гадь, куда ни попадя, – перед людьми краснеть не придется.

* * *

Моя личная трагедия заключена в том, что я зачастую не понимаю, чего хочу. Лично для меня это чревато бесконечным плутанием по ведущим никуда дорогам, столкновением с такими же заплутавшими людьми, осознанием и почти физическим ощущением растущего день ото дня мирового хаоса. Это лично для меня. Но когда таких, как я, – сотни, это уже поколение.

«Не думай, чтобы недоумение перед смыслом человеческой

жизни и непонимание его представляло что-либо возвышенное

и трагическое. Недоумение человека, непонимающего,

что делается, и суетящегося среди занятых людей,

представляет не нечто возвышенное и трагическое,

а нечто смешное, глупое и жалкое».

Лев Толстой

Да уж, чувствовал я себя, мягко говоря, неважно. Три дня запоя еще никому не шли на пользу. С работы я отпросился до конца недели, сказав, что заболел – и тут практически не соврал.

Не то, чтобы у меня что-то конкретно болело, но состояние было такое – врагу не пожелаешь. Возможно, это билась в судорогах и конвульсиях заключенная в отравленный организм загадочная русская душа.

Чтобы как-то выйти из этого состояния, каждое утро приходилось снова пить. Это немного приводило в чувство – похмелье отступало, но только для того, чтобы вернуться на следующее утро тем же скверным состоянием тела и духа. Похоже, с печенью придется скоро распрощаться…

Печень… Перед тем, как я умру, я завещаю свою печень какому-нибудь медицинскому институту. Думаю, в банке со спиртом она будет чувствовать себя еще лучше, чем душа, которая отправится в рай. Так я пытался думать. Но зеленый осьминог страха обвивал меня своими щупальцами все плотнее…

Каждому свой крест. Каждому свое блядское существование. Каждый сдохнет как герой. С каждым днем я ощущал неотвратимость смерти все сильнее. Этому миру суждено умереть в корчах и муках…

Нужно было попытаться бросить пить, остановиться… Я пробовал думать об этом. НО! Я много раз бросал пить, так часто это умеют делать только закоренелые пьяницы…

Спас – никогда бы не подумал – Псих. Хотя спас ли?.. Но этот вопрос носил уже метафизический характер.

Псих позвонил мне днем, когда злое солнце сверлило дырку в моей голове, и позвал вечером на концерт. Бесплатный. Это был шанс. Я спустился вниз в магазин, взял бутылку джина и принялся ждать.

Ожидание могло бы длиться вечность, но джин помог. Каким-то непостижимым образом он сумел разорвать спираль времени и переместил меня на нужное количество часов вперед. Приблизился вечер, солнце сдало свои позиции, и я тихо злорадствовал, зная, что ему осталось не так уж долго. Ночь – вот время, которое я любил и люблю.

Часов в семь, начале восьмого я выдвинулся из дома. Соображал я к тому времени плохо, но соображал. Главное – задать вектор, а дальше ноги вынесут. Если вы все еще в состоянии ходить, конечно.

Прохлада метро привела в чувство. Вой ветра в тоннеле и грохот вагонов сливался в какую-то сумбурную какофонию – что самое странное, приятную моему уху. Видимо, в сознании произошли какие-то необратимые изменения…

Я выбрался на поверхность на Площади Восстания. Закурил. Мимо тянулась вереница людей – или теней, я не разобрал, - смотреть на которую совсем не хотелось. Я и не смотрел…

Вскоре появился Псих в компании своих знакомых. В общем-то, и моих знакомых, но некоторые из этих людей были мне не очень приятны. Впрочем, как выяснилось вскоре, их компания немного тяготила и Психа. Мы двинулись к клубу.

По дороге я предложил взять пива. Поддержал мое предложение только Псих. Хотя этого было достаточно, чтобы мы, плюнув на остальных, пошли в магазин. Пиво было холодным и вкусным. Хотя на четвертый день пьянки – какая разница?

У клуба мы встретили Доктора. Доктора я был рад видеть, как, наверное, и он меня, хотя мой внешний вид явно не привел его в восторг.

- Не важно выглядишь, - заметил он.

- Я себя и чувствую подобающе…

- Бухаешь?

- Нет, радуюсь жизни.

Доктору было этого достаточно, чтобы прекратить свой допрос. Он тоже сходил взять себе пива и вскоре вернулся с парой бутылок.

Мы встали у входа в клуб и принялись пить пиво. Знакомые Психа исчезли в недрах клуба. И слава богу.

- А кто выступает-то? – спросил я наконец Психа.

- Я вообще не особо в курсе. Но есть одна дельная команда – «Питер Пэн» называется…

Я глотнул пива – вроде, становилось лучше.

- И что играют?

- Хард-рок… не, серьезно – типа «Лед Зеппелин» или «Дип Пёрпл», только тексты панковские и драйв…

- Ладно, посмотрим.

Доктор хлопнул меня по плечу:

- Ты как дошел до такой жизни?

- Ну, шел-шел и дошел…

- Не хочешь – не говори.

- Да говорить, собственно, и нечего.

Он отхлебнул пива.

- Согласен. Твоя рожа красноречиво говорит за тебя.