Срывающийся шепот в трубке: «Целоваю…»

Зажатая, затиснутая сама собой, закрытая на все замки… Такой, и только такой видел ее Сашка. И никакой другой увидеть не мог.

Поклонка, машина, дымок сигареты…

— Мне без конца твердили в детстве: попробуешь покурить — вырвет! Но я все-таки решилась. В пятнадцать лет. Приготовила заранее ведерко. Это было на даче. Стала курить. Затянулась раз… другой… не рвет. Выкурила полсигареты. Ничего. Выкурила всю. Ведро не понадобилось. Так и закурила. Без вариантов.

Олег кивнул:

— У меня была точно такая же история. Но я просто пошел в дальний угол двора и там выкурил первую сигарету. И конечно, ничего, все нормально. Еще часто детям рассказывают: увидишь кровь, развороченную рану или убитого человека — ты или упадешь в обморок, или вырвет. А сколько я уже видел убитых, и развороченных ран, и крови — и никаких тебе обмороков. Правда, есть такая версия: это все рассказывается нарочно, специально, чтобы ты потом на уровне подсознания включил блок защиты. Тогда шоком не ударит. Хотя у меня жена… Тоже когда-то попробовала впервые закурить. Причем ей прямо посоветовали: у тебя зуб ноет, ты его пополощи дымом. Она и пополоскала. Потом ходила кругами по двору, туда-сюда, туда-сюда… Не улавливала звуки и голоса. Натыкалась несколько раз на столбы, скамейки, людей и недопонимала, что происходит. Оказалась на другом конце двора, а как — не помнила. Амнезия была, наверное. Ноги заплетались, шла шатаясь. В конце концов, блевала несколько минут подряд и повалилась на траву в помраченном сознании.

Ксения усмехнулась:

— У тебя жена, у меня муж… Ты как это все рассматриваешь?

— Я рассматриваю только тебя… — пробормотал он. — Это не оправдание, но объяснение. Не хочу отпускать… И не отпущу… Как хочешь…

— Ты рулишь! — выпалила Ксения. Ударилась о его взгляд… — А мной командовать сложно.

Олег не принял метафоры.

— У меня пока нет машины. Но скоро будет. — И вытащил записную книжку. — Мой телефон ты уже записала… — Ручка была наготове.

Он настороженно ждал: даст или нет?

Ксения продиктовала: не все ли равно? Ее очень трудно выловить. Сотовый часто блокирован.

Олег улыбнулся. И, смешно, нежно и мило, с эдакой мяукающей интонацией, пробормотал:

— Вот теперь и ты записана в мою книжечку… Попалась!

Ксения деловито стряхнула пепел.

— И много у тебя там таких попавшихся? Он внезапно покраснел.

— Прости… Не знаю, что на меня вдруг нашло… Ксения помолчала. Три секунды на размышление…

— Мечтаю о самоварной жизни.

— Это как? У самовара я и моя Маша?

— Угу. Дочку у меня как раз Манькой зовут. Надеялась, что вырастет «ботаником», но сорвалось. И дело не в ней. Самоварная жизнь — она медленно текущая, спокойная. Пока воды наберешь, пока разожжешь, пока закипит, пока кипяток в чашку нацедишь… Следи себе, наблюдай, как важно ползет дым над самоваром, как неспешно сочится вода из неповоротливого крана в чашку… И тогда уже будешь пить неторопливо, безмятежно, по глоточку, как жить по глоточку, потому что вошла полностью в этот самоварный ритм бытия. Понятно?

— Ну, положим… — протянул Олег. — У тебя так не получится.

После той ночи, когда Ксения услышала Сашкины откровения, она устроила мужу жуткую сцену с истерикой, а он спорить и пререкаться не стал, но прислал через день эсэмэску, общий смысл которой сводился к следующему: «Хорошо, я штопаный гондон, но что ты сама себе позволяешь и по какому праву?» И она написала в ответ, что это конец, раз он так во всем уверен и взял на себя смелость ставить на место людей, то бишь ее. И подписалась: «Очень плохая Ксения».

— Ты позвонила Олегу? У него что-то случилось. Еще летом, — твердила Оля. — Почему ты не хочешь ему звонить?

— Через почему, — буркнула Ксения. — Я склонялась-склонялась к этой мысли, но так и не склонилась. У меня крайнее расстройство нервов, какая-то душевная мерзость, опустение головы, засорение желудка и сердца с обоими его желудочками, плесень большого мозга — если таковой у меня есть — и заодно мозжечка… Плюс моральная невралгия. Ветер, тучи — все легло мне на душу, и наверх опять всплыли мутные осадки. Дружеские лица стали превращаться во врагов.

— Позвони Олегу! — ответила Ольга.

Разъезд с Сашкой выпал на очень неудачное время: Ксения должна была срочно улетать на съемки. Мама сидеть с детьми не отказывалась, но тут заныла Варька, у которой болел крохотный Денис. А сама она собиралась делать очередной аборт.

— Нет, Боливар не вынесет троих! — объявила мама.

Сашка звонил и канючил, просил отдать ему сына…

И Ксения решилась. Пусть бывшая свекровь поможет. В кои-то веки… Сашка расцвел и тотчас примчался за Митей.

Ксения собирала их в дорогу безмолвно. Старательно обходила взглядом. Понимала, что прощается с ними обоими навсегда. Жить на два дома у нее не получится. Значит…

Митя радостным зайцем скакал вокруг Сашки — обожал отца.

— Поедешь к бабушке с папой, — объяснила Ксения сыну.

Он не подозревал, думала Ксения, что сейчас навсегда рушится, рвется пополам его семья, что мать у него — дура, отец… Ну что отец… Ты лучше о себе думай.

— А в речке крокодил… — мурлыкал счастливый Сашка, словно не замечающий ее настроения. — Ксения, о тебе спрашивал отец Андрей.

Она мрачно подняла голову. Уставилась в упор. Задумалась…

Отец Андрей…

Взбалмошный Сашка был непредсказуем. И, однажды вернувшись с репетиции, Ксения увидела на вешалке в передней рясу. И заорала:

— Мне как раз этого сильно не хватало!

Сашка вышел из комнаты. Милые коньячные глаза…

— И-е! Устала? Замучилась? Люблю, когда ты приходишь…

— Но чтобы прийти, сначала надо обязательно уйти, — пробурчала Ксения.

Следом за ним появился невысокий светлобородый человек, улыбнулся… Усы забавно торчали, глаза под густыми взъерошенными бровями, быстрые, въедливые, выдавали веселого и очень наблюдательного человека. Он, к немалому удивлению Ксении, ей сразу понравился. Она ему тоже.

Лицо человека выражает всегда то, что он есть, иначе — истину, и если мы ошибаемся, то не его вина, а наша. Зато слова человека — это лишь его мысли, чаще — его знания или просто то, что он выдает за свои мысли. И нет ничего более легкого, простого, более уловимого, чем манеры, которые каждого из нас выдают с головой: глупец входит, выходит, встает, стоит и молчит совсем не так, как умный.

Духовные качества познаются по форме и величине лба, по напряжению и подвижности черт лица, но главное — по глазам. Какие они — тусклые, мутно глядящие, свиные или сверкающие, искрометные?

— Вы играете забавную комедию во МХАТе, я смотрел, — сказал священник.