Последняя веревка упала с ног спящего Мура. Анвин с помощью мисс Гринвуд взгромоздил его себе на спину. Она сунула ему в руку зонт, и они на какой-то момент встали лицом к лицу.

— И чем кончилась эта история? — спросил он.

Подобного вопроса она явно не ожидала.

— Ну конечно же, они проглядели одну спицу.

Анвин пробрался к правому борту баржи, лавируя по узкому проходу между кучами будильников. Его ботинки скрипели на каждом шагу, он с трудом двигался по скользкой стальной палубе. Он бы мог, конечно, разуться, но повсюду валялись осколки стекла от разбитых будильников.

Он часто останавливался, чтобы перевести дыхание и переместить грузное тело Мура у себя на спине. В конце концов он увидел впереди ограждение борта. На серо-зеленых волнах подпрыгивала маленькая гребная лодка, ранее упомянутая мисс Гринвуд, но невдалеке маячил один из братьев Рук, склонившись над водой и поставив на леер ограждения огромную левую ногу. Это был Исайя. Он смотрел куда-то вдаль, на окутанный туманом, как саваном, город и курил, а дождевая вода потоком стекала с полей его шляпы, размерами своими, наверное, превосходящими зонтик Анвина.

Анвин решил, что сможет добраться до лодки незамеченным, но только если его не выдаст скрип ботинок. Поэтому он присел, пригнулся и стал ждать, когда Исайя докурит свою сигарету.

Где-то в глубине кучи будильников начал трезвонить звонок — бессмысленная попытка разбудить какого-нибудь засоню, оставшегося в миле или даже больше отсюда. Для Анвина этот звонок был как удар ножа в сердце: весь мир проваливается в тартарары, погружается во мрак кромешный, а мы все еще продолжаем верить, что этот маленький звенящий механизм может все вернуть на место. Срабатывает пружина, механизм вступает в действие, молоточек стучит по колокольчику, а вот рядом, на ночном столике, стоит стакан с водой, а у кровати стоят ботинки, собственно, и предназначенные для того, чтобы ты сегодня надел их, собираясь на работу. Но что, если душа и звонок будильника существуют отдельно друг от друга? Если тело брошено на произвол усыпляющего тиканья часов? И когда оно восстанет ото сна — если, конечно, восстанет, — оно может и не узнать самое себя, не разглядеть угрозы и ловушки, что таит в себе грядущий день. Шляпа — это лампа, это ребенок, это насекомое, это бельевая веревка, увешанная телефонными аппаратами. Вот что представлял собой мир, в котором, проснувшись, оказался Анвин.

Он прислушался. К первому звонку присоединился еще один, потом еще, и вскоре одновременно звенело уже не менее тысячи будильников, может, и больше — какофония, способная разбудить любого от самого глубокого сна. Он глянул на свои часы — восемь утра; многие в городе намеревались к этому времени уже проснуться, а вместо этого дали ему шанс добраться до лодки незамеченным. Скрип его ботинок совершенно терялся за этим громоподобным приветствием утренней заре.

Ноги спящего музейного служителя скребли и стучали по палубе позади него, пока он поспешал к борту. Зонтик мотался над головой. Он навалился на фальшборт, вскинув тело Эдвина Мура вверх и перевалил через леер. Старик с грохотом свалился в лодку, содрогнувшуюся и закачавшуюся от этого удара. Одна его рука упала в воду, а избитое лицо повернулось вверх, подставляя себя потокам дождя.

Исайя оглянулся, почувствовав, что леер прогнулся под весом Анвина. Он швырнул сигарету в воду и направился в сторону Анвина. Его лицо выражало легкое разочарование.

Анвин полез через леер ограждения, не забывая складывать при этом зонт. В спешке он зацепился ручкой за рукав пиджака, и зонтик снова раскрылся. Его тут же надуло ветром, и Анвин свалился обратно на палубу.

Исайя подошел, ухватил его за воротник и отшвырнул подальше от борта. Его пальто раздулось, от него исходил невероятный жар — Анвину даже показалось, что он видит пар, поднимающийся над его спиной. Исайа подсунул свою ручищу под голову Анвина, словно оберегая ее от удара о палубу, а другую опустил ему прямо на лицо. Ладонь была совершенно сухая. Он закрыл Анвину нос и рот, и так и держал руку, не убирая.

— А теперь будем соблюдать полную тишину, — приказал он.

Звонки звенели повсюду вокруг них, некоторые переставали, но начинали звонить другие. Их звон сливался со звоном в ушах Анвина, и его окутал мрак, словно исторгнутый глубинами моря. Ему казалось, что он стоит на темной улице. На тротуаре виднелись рисунки мелом, оставленные детьми, но никаких детей здесь не было. Это была улица потерянных душ, не имеющих собственных секретов: и такими же были здесь все жилые дома, тянущиеся до самого дна мира.

Из тени возник детектив Пит и встал в круге света, отбрасываемого уличным фонарем.

— Газеты и голуби, Анвин. Все это газеты и голуби. Нам придется переписать это проклятое «Руководство».

— Детектив Пит, — изумился Анвин. — Я же видел, как они вас застрелили.

— Ох, что за вздор! — ответил Пит. Он снял шляпу с характерными пулевыми отверстиями и прижался к ней грудью. — Черт бы все это побрал, Анвин! Сделайте же что-нибудь! — взмолился он. Когда он оторвал наконец шляпу от сердца, на рубашке осталось кровавое пятно.

Анвин попытался зажать ему рану, но это было бесполезно: кровь просачивалась между пальцами и растекалась вокруг.

Когда темнота немного рассеялась, кровь можно было видеть все там же — она стекала по рукам и груди Анвина, но это была не кровь детектива Пита. У него в руке вдруг вновь оказался кинжал мисс Гринвуд — он тогда машинально сунул его себе в карман, — и теперь лезвие глубоко вонзилось в грудь Исайи. То Анвин ударил его кинжалом.

Исайя отнял руку от лица Анвина и сел на палубу рядом с ним, уставившись на рукоять кинжала, торчащую между второй и третьей пуговицами его рубашки.

Анвин встал на колени, протянул было руку, чтобы вытащить кинжал, но остановился. Кажется, он читал в «Руководстве», что если вытащить клинок из раны, то раненому станет еще хуже.

— Не двигайтесь, — приказал он.

Исайя закрыл глаза. Снизу донесся грохот каких-то механизмов, и палуба внезапно начала клониться вправо. Анвин схватил Исайю за руку и попытался оттащить к борту, к лодке, но не смог сдвинуть с места. Палуба же продолжала опрокидываться, поднимаясь левым бортом все выше, и ноги Анвина соскользнули. Что-либо предпринимать было уже поздно. Он выпустил руку Исайи и схватил свой зонтик, потом протиснулся под леером и прыгнул в лодку. Быстро отвязал канат, крепивший ее к барже, и начал грести.

Исайя Рук привстал, потом растянулся поперек кренящейся палубы. Горы будильников сместились вбок и посыпались вслед за ним. Многие все еще звенели, падая в воду, но замолкали, когда волны смыкались над ними.

Эдвин Мур сел и заморгал.

— Я не знаю никаких таких песен, — наконец подал он голос.

Анвин тоже их не знал. Он думал про доску для игры в триктрак, виденную им в коттедже братьев Рук, с партией, прерванной на середине.

Анвин греб, а Эдвин Мур держал над головами их обоих зонтик. Тот раскачивался и мотался над ними, а под ними ходила ходуном лодка. Они сидели, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Кто-то оставил под сиденьем жестяное ведерко, и Мур принялся вычерпывать им воду. Иногда ветер сдувал зонтик в сторону, и на них лились потоки дождя.