Кемара сидела чуть в стороне и наблюдала, как он переписывает книги. Не то чтобы Ричмольду это мешало. Просто он не привык, когда кто-то смотрит, что он делает. Он смущался и пару раз допустил ошибки в записях. Голоса книг в его голове при этом возмущенно восклицали.

Сегодня было солнечно. Свет заливал Библиотеку, заставляя пылинки красиво танцевать в его лучах. Ричмольд почти привык жить здесь и каждый день с головой уходил в свое занятие. Вольные хранители его не донимали, если он уходил в дальние коридоры. Там было тихо и спокойно. Конечно, если не брать во внимание голоса книг, которые он теперь слышал все громче и отчетливее.

– Ты красивый, – вдруг сказала Кемара. – Золотой.

Ричмольд заметил, что солнце как раз заглянуло в окно и заливает светом всю его фигуру. Он усмехнулся и мотнул головой.

– Ты, наверное, выбрала неправильное слово. Про меня нельзя так сказать. – Он снова уткнулся в книги, с недовольством замечая, как румянец смущения заливает его лицо.

Ричмольд всегда знал, что он некрасив, хотя Герт частенько пытался убедить его в обратном. Он был слишком худым, слишком долговязым, слишком нескладным. Его чуть вздернутый нос отличался какой-то изломанной горбинкой, а за широкий рот с бледными губами его в детстве дразнили жабой. Хуже всего были веснушки: они покрывали каждый сантиметр светлой кожи. Ричмольд их ненавидел. Он носил волосы чуть длиннее, чем остальные мальчишки его возраста, чтоб спрятать торчащие уши и немного сгладить острые скулы. Но каждый, кто хоть раз его видел, первым делом обращал внимание на глаза. Они были большие и печальные, такого насыщенного синего оттенка, что казались неподходящими этому резкому и неправильному лицу. Ричмольду не нравился собственный взгляд, когда он смотрел на себя в зеркало. Ему казалось, что ученый-астроном должен смотреть решительно и целеустремленно, а не обладать взглядом побитой собаки. Поэтому он старался не смотреть людям в лицо, предпочитая разглядывать из-под рыжих ресниц дорожные камни и обувь прохожих.

– Все правильно, – после минутного молчания произнесла Кемара. – Красивый. И добрый.

Ричмольд смущенно улыбнулся и поспешил отделаться от общества Кемары, выйдя на свежий воздух. Он не мог сосредоточенно заниматься делом, когда она сидела рядом и молча смотрела, как карандаш в его пальцах скользит по шершавой бумаге, записывая строчку за строчкой.

Магистры до сих пор были доброжелательны и щедры к хранителям, но Ричмольд усматривал в их поведении елейность, искусственность. Он не мог понять, кажется ли ему так из-за прочитанного в Демонодиуме или Магистры и правда усыпляют бдительность гостей, а сами готовят их к страшной участи. «Как поросят на убой», – промелькнуло у него в мыслях.

Когда Ричмольду было шесть, они с Гертом отправились на ярмарку прикупить свежих яиц и копченого мяса. Учитель отвлекся на разговор со знакомым ученым, которого случайно встретил в толпе, а Ричмольд, привыкший держаться на почтительном расстоянии, чтобы не навлечь на астронома гнев властей, остановился у загона с потешными розовыми свинками, которых фермер привез на ярмарку. Поросята принялись деловито обнюхивать мягкими пятачками веснушчатые пальцы мальчика, и Рич робко рассмеялся, поглаживая щетинистые лбы своих новых приятелей.

– Кого из них ты выбираешь, мальчик? – спросил полный, пропахший сеном и навозом фермер.

Ричмольд вопросительно взглянул на торговца. Он что, предлагает ему забрать поросенка домой? Рич слышал, что в богатых семьях детям позволяли заводить щенков и котят, чтобы вместе играть и даже брать их промозглыми осенними вечерами с собой в постель. Но Герт был строг и не позволял Ричмольду тащить в башню даже светляков, которых мальчик ловил и сажал в стеклянную банку. Он на минуту представил лицо Герта при виде ручного домашнего поросенка и чуть не прыснул от смеха.

– Ручаюсь, из этого парня получатся отличные отбивные. В меру жирные, нежные и сочные. Где твоя матушка? Давай я расскажу ей, какими приправами натереть мясо, чтобы его вкус стал особенно изысканным.

Фермер поймал одного из поросят, некрупного и пухлого, который понравился Ричмольду больше всех остальных своим золотистым чубчиком над упрямым лбом, и поднял его за ноги. Поросенок завизжал, брыкаясь в воздухе, и Рич побледнел. До него, наконец, дошло, что имел в виду фермер. Он предлагал мальчику не завести поросенка в качестве домашнего любимца. Он предлагал приготовить из милого друга сытный обед.

Мальчик бросился искать Герта. Народу на ярмарке стало больше, и ему приходилось протискиваться через лабиринты ног, ища глазами знакомые остроносые башмаки с вышитыми звездами. В тот день он едва не затерялся в толпе, а Герт ругал себя за то, что оставил Ричмольда одного.

Рич потом долго грустил, переживая, что его друг-поросенок отправится на отбивные или в рагу. Все-таки свинки были упитанные и ухоженные, о них явно хорошо заботились. В его детской голове с трудом укладывалось понимание, что можно сначала заботиться о живом существе, а потом убить, пусть и для поддержания собственных сил. Но голод быстро взял верх, и уже на следующий день Ричмольд уплетал копченое мясо с овощами и хлебом.

Почему-то он именно сейчас вспомнил этот эпизод из своей жизни. Сейчас, когда Магистры так добры и щедры к хранителям. Как фермер к поросятам…

Три раза на дню в трапезной накрывались столы, и повара, которым приходилось теперь работать несравненно больше, чем когда-либо, выставляли тарелки с дымящимися супами, печеным мясом и картофелем, тушеной капустой, пирогами и свежим хлебом. Гостей Библиотеки кормили сытно и вкусно, и постепенно хранители расслаблялись, растрачивали свое недоверие, становились ленивыми и вальяжными, как раскормленные коты. Ричмольд поражался такой скорой перемене и начал подумывать, а не подсыпают ли Магистры какое-то зелье в еду?

«Уже думаю, как Алида», – усмехнулся он.

Вчера вечером в городе снова происходило что-то странное. Даже страшное. Вокруг Библиотеки сгустилась тьма, плотная и осязаемая, и даже огни уличных фонарей были не в силах пробиться сквозь нее. Вольные хранители и Ричмольд с Кемарой замерли перед башенными окнами, и каждому в сердце закрадывался страх, приправленный тоской.

А потом тьма закричала. Завопила десятками голосов, истошно, неистово, и голоса эти делались то громче, то тише, метались по сторонам, сплетались, сталкивались друг с другом, разбивались на острые осколки, которые вгрызались в душу, многократно усиливая парализующий ужас.

– Почему Магистры ничто не делать? – чуть слышно всхлипнула Кемара, и гости Библиотеки словно очнулись от морока. Кто-то неуютно передернулся, Эмма обняла себя за плечи, будто хотела согреться, Кайл зажал уши и затряс головой, силясь избавиться от назойливого крика.