осторожно шагнула влево, стараясь встать между нежитью и Элем. Вот чую, перенесла она любовь к бывшему своему на весь мужской род.

– Он… он говорил, что меня любит… что… будет любить вечно. Клялся, понимаешь?

История простая.

В провинциальных тихих городках порой и не такие страсти кипят. Жил-был купец, которому выпала немалая удача. Разбогател. Титул прикупил, а с ним и почетное право склеп возвести. Родовой.

Вот почему этому купцу взбрело в голову отметить получение герба столь странным способом, понятия не имею. Люди, они вообще странные. Впрочем, склеп строили по всем правилам, а стало быть, для возведения пригласили не только архитектора с камнетесами, но и некроманта.

Молодого. Перспективного. И дорогого…

В общем-то практика в неспокойные времена распространенная. Род родом, но славным предкам лучше покоиться в мире, нежели видом своим напоминать потомкам о бренности всего сущего. А стало быть, некромант – это не прихоть, но жизненная необходимость.

Он был хорош.

В меру суров. Мрачен. Печален. Самое оно, чтобы вызвать в душе любовь и прочие, вредные для здравого смысла чувства. Те оказались взаимными, а что отец не обрадовался, так лишь поначалу. После-то сполна оценил возможности. Некромант из рода древнего, даром что младшенький сын без права на герб, но герб-то имеется, а вот сила новому роду не помешает.

Перспективы открывались чудесные.

И Юся летала на крыльях любви, пока однажды не очнулась в гробу, в каменном саркофаге, крышку которого задвинули не до конца, оставляя доступ воздуха. И жених, которого Юся полагала самым дорогим существом, сказал:

– Прости. Но на крови оно крепче стоять будет.

Старый обычай. Сговоренная жертва. Она поняла все позже, потом, уже после смерти, когда отступили и страх, и отчаяние. Она кричала. Умоляла. Плакала и проклинала, чувствуя, как проклятия питают незримые сети, создаваемые равнодушным женихом.

Отец…

Он знал. Не мог не знать. Две дочери. Кем-то надо пожертвовать. Корни родового древа не приживутся, если их не подкормить кровью… а потому…

Как он выбрал? Бросал монетку?

Или просто отвернулся, предоставляя некроманту самому решить? Он ли подмешал в молоко сонное зелье? Он ли помогал обрядить старшую дочь в свадебное платье? Он ли заплетал четыре невестиных косы, украшая их по традиции полевыми цветами? Он ли, движимый чувством вины, в жалкой попытке ее искупить оставил Юсе алмазный венец? И браслеты? И прочие драгоценности?..

Он был виновен. И жених тоже.

Он не собирался отказываться от планов: основать свой род не так просто, а вот войти в чужой, созданный, забрав себе и жизненную силу жертвы, – проще простого.

Юся умерла.

Кто бы выжил? Она просила… потом уже не о пощаде, но хотя бы о милосердии, только если ее и услышали, то отнюдь не люди.

– У него не получилось, – сказала я, когда она замолчала. – Он был идиотом. Кто проводит такие ритуалы, не покорив сначала душу? Это же…

Риск.

Как знать, сломается ли жертва, позволив заклятию выпить себя, или вот, как в нынешнем случае, переродится в то… во что, собственно говоря? Ох, сдается мне, что Большой справочник нежити не так уж и полон, как мнят себе его авторы.

Юся сохранила человеческий облик. И разум. Память. Чувства? Сдается, что и их тоже…

Нетленная плоть… Повреждается ли она огнем или заклятиями, проверять не хочется. Сдается, к этакой инициативе исследовательской отнесутся без должного понимания.

Что еще?

Треклятый цветок, на который Эля нанизали, словно бабочку? Просто цветы… лилии и прочие… не складывается. Вот никак не складывается.

– Он понял. Успел понять, – пожаловалась Юся, поднимая лилии. – Он принес цветы, много цветов… Я была… еще не совсем мертва. Он сказал, что меня никто не найдет, что завтра у него свадьба. Моя сестра поверила, что я сбежала с любовником. И драгоценности прихватила…

Вздох. И цветы дрожат, но держатся.

– Он сказал, что, пока они здесь, я не смогу уйти и что я должна ему подчиниться. Я не захотела. Я… он велел умереть, совсем умереть, я хотела… раньше… но стало вдруг так обидно, что меня все будут считать падшей…

Сволочи, что еще сказать.

– Потом… после… он приходил снова и снова…

Но ничего не добился. Душа переступила грань, отделяющую мир живых от мира мертвых, чтобы вернуться. А значит…

Хрен его знает, что оно значит.

– И когда понял… у меня почти получилось его убить, – она скромно потупилась. – Он ушел совсем. Запечатал склеп…

И полагаю, воздвиг новую ограду, оставив в ней небольшую лазейку. Вопрос: для чего? Или?.. Не все обряды могут быть завершены без дополнительных условий.

Тогда наличие калитки логично. Как и…

– У тебя его кольцо? – кольнула нехорошая догадка, и Юся подтвердила ее, подняв правую руку.

Серенький перстень-печатка, из тех, на которых принято выбивать гербы. И главное, нынешний мне знаком распрекрасно.

Вот же…

– Я оторвала ему палец, – Юся погладила колечко.

– Умница, – я ее похвалила. – Но лучше бы голову.

Глядишь, у всех проблем было бы меньше.

– Чем мы можем тебе помочь? – Эль все-таки поднялся, хотя вид имел бледный, да и дышал слабовато. – Если, конечно, можем.

Можем.

Она не была в полной мере нежитью, та, другая, Юся, которая могла бы стать счастливой невестой или полностью лишенным воли хранителем рода. Но, на беду, то ли воля ее оказалась несгибаемой, то ли некромант был недостаточно умелым, но что получилось, то получилось.

Она не трогала людей.

Разве что некоторых, решивших, будто пустующий склеп – годное место, чтобы спрятаться. Или спрятать. К телам Юся не прикасалась, ее больше не мучили ни жажда, ни голод, она просто… не любила чужаков.

Мужчин.

Наглых и уверенных, будто бы простенькие их амулетики способны защитить, а то и подчинить. Встречались и такие идиоты. Что ж, склеп был достаточно велик, чтобы нашелся в нем тихий уголок. На мертвецов я глянула исключительно интереса ради: все же с помощью обретенной силы хранителя с Юси сталось бы создать пару-тройку безмолвных слуг, но…

– Никогда не любила тесноты, – сказала она. – А цветы любила, у меня дома хорошо росли. Отец целую оранжерею построил.

– Что с ним… стало?

– Убила. Он пришел прощения просить. Плакался, что, мол, это все Тодик, что он наговорил… Только он сам меня учил, что говорить и делать – вещи разные.

Юся вздохнула и коснулась полупрозрачного, стеклянного будто, листа игольника. Тот потянулся к мертвым пальчикам, обнял ласково.

А меня передернуло. И не только меня.

– Моего мужа не трогай, – сказала я, просто предупреждая, потому что второй шип вытащить мы, конечно, попытаемся, но вот вряд