– Я звал тебя Чёрным Вороном,– прошептал я как будто во сне.

Макар встрепенулся и резко повернулся ко мне лицом. В его взгляде была такая смесь надежды и отчаяния, что у меня мурашки побежали по спине.

– Ты правда думал, что я не догадаюсь? – улыбка на этот раз далась мне с трудом.

Какая-то неведомая сила подняла нас обоих на ноги и бросила в объятья друг к другу.

– Я очень надеялся, что догадаешься,– тихо произнёс мой гуру, а ещё мой давний друг и собрат по выбранному жизненному пути, моя вторая половинка, что ближе всех людей на земле. Так вот почему я привязался к этому человеку почти мгновенно, просто мы с ним – одно сознание.

– А почему Белый Лис? – я уже немного пришёл в себя, и мне сделалось любопытно. – Вот ты действительно похож на ворона, но я-то ничем не напоминаю лису.

– Ты всегда был очень хитрым и дальновидным, как старый матёрый лис,– Макар растроганно улыбнулся,– да ещё эта твоя лисья улыбочка. А Белый – это из-за седой пряди, похожей на кончик лисьего хвоста.

– Странно, когда я плыл на остров, никакой седины у меня не было и в помине,– я недоумённо покачал головой,– этот подарочек преподнес мне Спас, когда я прощался с жизнью на обломке скалы в ледяной воде.

– Без лисьего хвоста я тебя ни разу не видел,– Макар ободряюще похлопал меня по спине. – Мистика, однако. Идём домой, твоя милая уже заждалась, наверное, по пятому разу ужин разогревает. Ты сегодня неплохо поработал.

– Я сегодня стал собой,– моё самонадеянное утверждение прозвучало, скорее, как вопрос.

– Пока не стал,– Макар украдкой вздохнул,– ты ведь на самом деле ничего не помнишь, просто догадался. И не нужно,– добавил он уверенно,– оставайся таким, каков ты сейчас.

Несколько дней после озарения, постигшего меня в результате экспериментов моего изобретательного гуру, я летал в облаках, пребывая в состоянии, близком к лёгкому опьянению. Это когда хочется петь, а не спать или блевать. У меня реально было ощущение, что я наконец обрёл свою семью и стал целым. Только через неделю до меня начало доходить, что это обретение в комплекте с пряниками принесло мне и кровоточащие раны от кнута. Ведь тогда выходило, что в прошлом воплощении я покончил с собой. Да, Макар распространялся на эту тему очень осторожно, но и не отрицал такой вероятности, причём весьма немалой, судя по тому, сколько времени я не перевоплощался.

Одно дело, когда ты рассуждаешь о самоубийстве абстрактно. Тут можно позволить себе тихую печаль и сострадание к несчастному, попавшему в столь безысходную ситуацию, что альтернативного пути не нашлось. И совсем другое дело, пытаться применить все эти сантименты по отношению к себе, любимому. И тут уже неважно, насколько давно жил этот прошлый я, относиться к нему, как к чужому человеку, никак не получится, тем более, что я даже в страшном сне не смог бы себе представить причину, подвинувшую меня добровольно уйти из жизни. Но это случилось, причём я не просто по-декадентски выпил яду, а разбился, спрыгнув со скалы. Это же насколько нужно было себя не любить, чтобы желать такой ужасной смерти?

Ну и что же могло вызвать эту нелюбовь? Чего такого я натворил, чтобы так себя наказывать? Убил кого-нибудь? Разумеется, тут очень кстати в памяти всплыл недавний сон, про то, как я зарезал какого-то мужика. Мог ли я из-за этого так расстроиться, чтобы наложить на себя руки? Что-то сомнительно, даже если тот мужик был моим любимым дядюшкой. Не чувствовал я во сне никакого сожаления о содеянном. И ведь Макар знает о том, что тогда произошло. Знает и молчит. А ещё в той давней истории каким-то образом замешана Ника. Недаром же мой бесстрастный учитель так разволновался, когда я привёл брошенную на острове девушку в его дом. Побледнел так, словно увидел собственную смерть.

Впрочем, это я на Макара возвожу напраслину, смерти он не боится. Судя по всему, его долгая жизнь была, скорее, вынужденной мерой, нежели следствием его страстного желания долгой жизни. Ему нужно было дождаться моего возвращения, чтобы эстафета знаний, которую мы передавали друг другу, не оборвалась. Тогда чего он так испугался? А чего бы испугался я сам? Да я же кретин безмозглый. Макар тогда выразился вполне откровенно, мол, если мы всё равно будем с Никой вместе, то неважно где ЭТО случится. Итак, ситуация начала проясняться. Между Никой и мной двести лет назад произошло нечто, что толкнуло меня на самоубийство и, возможно, убийство какого-то мужика. Вероятно, мои страхи насчёт того, что я могу принести моей девочке гибель, тоже тянутся оттуда, из прошлого.

Ещё пару дней я обсасывал скудные вводные, что называется, до гладкой косточки, а потом пришло понимание, что я просто тяну время. Да, я уже знаю, что тогда произошло, но принять подобную версию не в состоянии, в следствие её абсурдности. И всё же именно эта версия могла объяснить все несуразности моих нынешних рефлексий. Это я сам убил Нику. Не знаю, почему я это сделал, но только это могло подтолкнуть меня к самоубийству, потому что продолжать жить с таким грузом я бы не смог. Да и мой нынешний страх причинить ей вред тоже легко вписывается в этот кошмарный сценарий. Кстати, тот факт, что Макар отказывается рассказать, что тогда произошло, также ложится увесистой гирькой на чашу весов версии с убийствами.

Не думаю, что вы сможете себе представить, в какую депрессию завели меня подобные рассуждения. Моё настроение ушло в такое крутое пике, что Макар с Никой всерьёз забеспокоились на предмет моего психического здоровья. Перемены были особенно заметны на фоне предшествующей этому эйфории. Я всё глубже погружался в мутный омут беспросветной тоски и совершенно не пытался включить рациональное мышление. А ведь речь шла о событиях двухсотлетней давности. Ну мало ли, что у каждого из нас было в прошлом? Сейчас я уже совсем другой человек, не способный на убийство, тем более, любимой женщины, даже если она влюбится в кого-то другого.

Но в то время с логикой я не дружил совершенно. Мне казалось, что я в любой момент могу превратиться в того кошмарного монстра, каким, судя по моим же выводам, я был в прошлой жизни. Наверное, если бы у меня были лыжи, я бы ушёл пешком в посёлок, только бы оказаться подальше от потенциальной жертвы моих маньячных наклонностей. Наконец Макар не выдержал накалившейся обстановки и призвал меня к ответу. Возможно, именно этот разговор и спас меня от помешательства. Я, как на духу, выложил учителю мою версию произошедшего, даже обрадовался, что не нужно больше одному вариться в этом бурлящем котле фрустраций и самобичевания. А в конце своих излияний взмолился, чтобы он рассказал мне правду, видимо, в надежде, что она окажется не такой ужасной, как мои предположения.

– Лис, ты совсем спятил,– учитель осуждающе покачал головой. – Что бы ни случилось в прошлом, там оно и останется. Тебе нужно жить здесь и сейчас, а не перемывать косточки себе прошлому. Посмотри, совсем довёл Веронику своей мизантропией.

– Ты просто увиливаешь от ответа,– обиделся я. – Если бы ничего трагичного тогда не произошло, ты бы поделился. Значит, я прав.