— Но что все это значит?

— Ко мне, Дамфрис. Пора выйти на улицу.

Джоанна, воткнув в вазу последний цветок, бросилась за мужем к выходу и остановилась перед ним, загораживая дорогу.

Она уперла руки в бока, а голову вскинула так, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

Сейчас она отнюдь не выглядела робкой. Габриэль увидел в ее глазах огонь и был так доволен быстротой ее реакции, что ему захотелось улыбнуться.

Однако он по обыкновению насупился:

— Вы хотите знать, что произошло?

— Да, милорд.

— Об этом спрашивать нельзя. Она изменила тактику.

— Зато можно высказывать свое мнение, — напомнила она ему. — А мое мнение таково, что вы расстроили Лилу своим замечанием.

— Ничего, переживет. — В его тоне не было сожаления.

Ей стоило немалых усилий не отступить под его взглядом.

— Возможно, хорошая жена прекратила бы этот разговор, — прошептала она.

— Вот именно. Она вздохнула:

— Пусть я не буду очень хорошей женой, Габриэль, но я все-таки хочу знать, что же Лила такое сделала, чем она рассердила вас.

— Из-за нее едва не был убит один мой солдат.

— Из-за нее?

— Да, из-за нее.

— Но наверняка она не хотела этого! — стояла на своем Джоанна.

Габриэль нагнулся к ней и, приблизив лицо к ее глазам, тихо сказал:

— Виноват в этом Колум. Кажется, вы очень печетесь о нем. Так вот: он не соображал, что делает.

Она распрямила спину:

— Не намекаете ли вы на тот случай, когда я нечаянно оказалась в самом центре ваших военных упражнений, супруг мой?

— Именно.

— С вашей стороны слишком нелюбезно вспоминать об этом, — заявила она.

Но Габриэль, как видно, мало беспокоился о том, чтобы быть любезным.

— Остаться живым более важно, чем не поранить чьи-то чувства, — пробормотал он.

— Верно, — уступила она.

Дамфрис оборвал их разговор громким лаем. Габриэль обернулся, позвал собаку и покинул комнату, не поглядев на жену и не попрощавшись.

Всю оставшуюся часть дня Джоанна думала обо этом разговоре. Возможно, она и не должна вмешиваться в решения своего мужа, касающиеся его подчиненных. Но она так привязалась к Колуму и Лиле за эти месяцы, что сама удивилась этому. В своей жизни она не позволяла себе никаких симпатий ни к кому, чтобы избежать забот и разочарований К тому же она знала, что Рольф может обратить ее доброе чувство против нее и против того, к кому она благоволила. Как было в случае с помощницей поварихи, девочкой очень приятного нрава. Как-то она обмолвилась, что ей нравится, когда рядом с ней Челси, потому что девочка так сообразительна и находит радость во всем, что делает.

Однажды утром Челси уронила яйцо. Повариха доложила Рольфу об эхом убытке. И в тот же день он так избил Челси, что сломал ей ногу. Епископ Холвик определил, что именно таким должно быть наказание за подобный печальный проступок.

Однако здесь, в Нагорье, все отличалось от ее прошлого, как день от ночи. Здесь она могла заводить себе друзей и пылко тревожиться об их благополучии.

Отец Мак-Кечни присоединился к ним за обедом. Он только что вернулся из длительного путешествия на равнинный юг Шотландии, был полон новостей о последних происшествиях в Англии и желал ими поделиться.

Солдаты говорили за столом все сразу и заглушали голос священника.

— Его святейшество наверняка предаст короля Джона анафеме, — почти выкрикивал отец Мак-Кечни, — и вся Англия будет отлучена от церкви..

— Чем же он заслужил такое? — спросила Джоанна.

— Джон самостоятельно решил рукоположить своего человека в сан архиепископа Кентерберийского. Папа не потерпел подобного самоуправства. Он объявил о посвящении в сан своего собственного кандидата, как я понял, не англичанина; и Джон, в ярости от такого выбора, приказал не впускать этого человека в Англию.

Один из маклоринских солдат бросил шутку, которую все остальные нашли чрезвычайно забавной. Джоанна должна была переждать оглушительный хохот за вторым столом.

— А что произойдет, если страну отлучат от церкви?

— Многие пострадают, конечно. Большинство священников должны, будут бежать из Англии. Богослужения прекратятся, не будет исповедей, не будет венчаний. Единственное, что дозволил святой отец, — это крещение невинных младенцев и последние причащения умирающих, если, конечно, семья вовремя отыщет священника для этих таинств. Таково печальное положении дел, леди Джоанна, но король, кажется, не слишком этим огорчен.

— Возможно, в отместку он разграбит церкви. — Это предположение высказал Габриэль. Джоанна с ним согласилась.

— Его душа уже погибла, отец мой.

— Вы не можете знать этого наверняка, дитя. Джоанна опустила глаза.

— Конечно, не могу.

Отец Мак-Кечни изменил тему разговора.

— Принц Артур мертв, — произнес он. — Кое-кто полагает, что он умер на Пасху четыре года назад. — Священник сделал паузу. — Ходят слухи, что принц был убит.

Теперь Габриэль наблюдал за Джоанной. Он заметил, что при последних словах она страшно побледнела.

— Возможно, он и впрямь был убит, — предположил Колум.

— Да, но напрашивается вопрос, какой барон…

— Убил его, — докончил Колум.

— Точно так.

— И что же говорят по этому поводу? — спросил Габриэль.

— Большинство баронов считает, что король Джон сам убил Артура. Он-то, конечно, заявляет, что ему неизвестно, как это случилось с его племянником.

— У одного короля было достаточно оснований для убийства, — сказал Колум.

— Возможно, — согласился отец Мак-Кечни. — Выпьем за дневные труды!

Это провозгласил Кит. Все маклоринские солдаты стояли, держа в руках свои кубки. За ними поднялись макбейнцы. Все они вышли из-за столов и, сдвинув кубки, выпили оставшийся в них темный эль. При этом много его выплеснулось на пол.

Джоанна встала из-за стола. Она поднялась наверх, чтобы взять свою корзину с наполовину законченным гобеленом, нитки, иголки, а затем вернулась в залу. Сев у очага, она принялась за работу, и едва успела сделать один стежок, как ее попросили переменить место.

— Вы сидите на макбейновском стуле, миледи, — сообщил Кит. Он стоял прямо перед Джоанной, сложив руки за спиной. Трое других маклоринских солдат стояли позади своего командира. Они загораживали от нее залу, и, судя по их виду, каждый был ужасно взволнован тем, что она села не на то место. Джоанна вздохнула: