Режиссер пожал плечами.

– Каждый актер рассчитывает на каждую роль.

Тоби привез Винни Теркеля к себе домой и занялся приведением его в чувство.

– Это самая лучшая роль в твоей жизни, – внушал он старому комедианту. – Ты что, собираешься ее провалить?

Винни с убитым видом покачал головой.

– Я ее уже провалил, Тоби. Я не могу с ней справиться.

– Кто тебе это сказал? – резко спросил Тоби. – Никто на свете не может сыграть эту роль лучше, чем ты.

Старый комик покачал головой.

– Они смеялись надо мной.

– Да, смеялись. А знаешь, почему? Да потому, что ты смешил их всю свою жизнь. Они и ждали от тебя чего-то смешного. Но если ты будешь продолжать работать, то переубедишь их. Ты просто поразишь их своей игрой.

Остаток дня Тоби потратил на то, чтобы вернуть Вини Теркелю уверенность в своих силах. Вечером он позвонил режиссеру домой.

– Теркель сейчас в норме, – сообщил Тоби. – Тебе не о чем беспокоиться.

– Знаю, что не о чем, – ответил режиссер. – Я уже заменил его.

– Так раззамени его, – потребовал Тоби. – Ты должен дать ему шанс!

– Я не могу так рисковать, Тоби. Он опять напьется и…

– Давай сделаем вот как, – предложил Тоби. – Оставь его на роли. Если после генеральной репетиции ты все-таки будешь считать, что он тебе не подходит, я сам сыграю эту роль, причем сделаю это за так.

После паузы режиссер воскликнул:

– Эй, ты это серьезно?

– Можешь закладывать свою задницу.

– Идет, – быстро согласился режиссер. – Передай Винни, чтобы он завтра утром в девять был на репетиции.

Когда спектакль вышел в эфир, то стал гвоздем сезона. Причем критики хвалили именно игру Винни Теркеля. Он получил все до одной премии, какие только были на телевидении, и перед ним открылась перспектива новой карьеры, уже в качестве драматического актера. Когда он в знак признательности послал Тоби дорогой подарок, тот вернул его с запиской: «Это сделал не я, а ты сам». Таков был Тоби Темпл.

Спустя несколько месяцев Тоби поручил Винни Теркелю сыграть сценку у себя в шоу. Винни «наступил» на одну из коронных острот Тоби, и начиная с этого момента Тоби подавал ему не те реплики, «резал» его шутки и всячески унижал его перед сорокамиллионной аудиторией.

Тоби Темпл был и такой тоже.

Кто-то спросил О'Хэнлона, какой же Тоби в действительности, и О'Хэнлон ответил так: «Вы помните картину, где Чарли Чаплин знакомится с миллионером? Когда миллионер напивается, то он лучший друг Чарли Чаплина. А когда он трезв, то вышвыривает того вон. Таков же и Тоби Темпл, только безотносительно к спиртному».

Как-то раз, во время совещания с руководителями одной телекомпании, один из младших администраторов почти не открывал рта. Позднее Тоби сказал Клифтону Лоуренсу:

– По-моему, я ему не понравился.

– Кому?

– Тому парнишке на совещании.

– Почему это тебя волнует? Он – тридцать второй Помощник Никого.

– Он мне не сказал ни слова, – в раздумье произнес Тоби. – Я в самом деле ему не нравлюсь.

Тоби был так расстроен, что Клифтону Лоуренсу пришлось разыскать того молодого сотрудника. Он позвонил ему среди ночи и спросил озадаченного парня:

– Вы имеете что-нибудь против Тоби Темпла?

– Кто, я? Я считаю, что он – самый комичный человек на свете!

– Тогда сделайте одолжение, мой мальчик, позвоните ему и скажите это.

– Что?!

– Позвоните Тоби и скажите, что он вам нравится.

– Ну конечно! Завтра утром первым делом обязательно позвоню ему.

– Звоните сейчас.

– Но ведь сейчас три часа ночи!

– Это ничего. Он ждет вашего звонка.

Когда молодой человек набрал номер Темпла, трубку сняли сразу же. Он услышал голос Тоби: «Алло!»

Администратор проглотил застрявший в горле комок и произнес заикаясь:

– Я… я просто хотел сказать вам, что считаю вас великолепным актером.

– Спасибо, дружок, – сказал Тоби и положил трубку.

Окружение Тоби непрерывно расширялось. Иногда он просыпался среди ночи и звонил друзьям, чтобы приходили сыграть партию в джин, или будил О'Хэнлона и Рейнджера и вызывал их на рабочее совещание. Он часто всю ночь напролет смотрел кинофильмы у себя дома, в компании с тремя Маками, Клифтоном Лоуренсом и полдюжиной «звездочек» и прихлебателей.

И чем больше людей собиралось вокруг Тоби, тем сильнее он чувствовал свое одиночество.

Шел ноябрь 1963 года, и осеннее солнце уступило место слабому, негреющему свету, падавшему с небес. По утрам теперь стало туманно и зябко, настала пора первых зимних дождей.

Джилл Касл заходила в заведение Шваба каждое утро, но ей казалось, что разговоры были всегда одни и те же. «Уцелевшие» обсуждали, кто потерял роль и почему. Они упивались каждым разносным обзором и обсуждали все положительные рецензии. Это было похоже на плач неудачников, и Джилл начала задавать себе вопрос, не становится ли и она такой же, как все остальные. Она все еще была уверена, что обязательно станет известной персоной, но, глядя вокруг на одни и те же знакомые лица, Джилл поняла, что и они все думали точно так же о себе. Неужели мы потеряли контакт с действительностью и делали ставку на мечту, которой не суждено никогда осуществиться? Мысль об этом была ей невыносимой.

Джилл стала матерью-исповедницей для этих людей. Они приходили к ней со своими проблемами, и она выслушивала их и старалась помочь – то советом, то несколькими долларами, то ночлегом на неделю-другую. Она редко назначала свидания, потому что была целиком поглощена своей карьерой и потому, что не встретила никого, кто бы ей нравился.

Каждый раз, когда Джилл удавалось отложить немного денег, она посылала их матери вместе с длинными, восторженными письмами о том, как превосходно идут у нее дела. Вначале мать отвечала на ее письма, уговаривая Джилл раскаяться и стать невестой Христовой. Но поскольку Джилл время от времени снималась в фильмах и посылала домой больше денег, мать начала даже гордиться карьерой дочери. Она больше не была против того, что Джилл выбрала путь актрисы, но настаивала, чтобы та добивалась ролей в религиозных фильмах. «Я уверена, что мистер де Милль даст тебе роль, если ты объяснишь ему, какое религиозное воспитание ты получила», – писала она Джилл.

Одесса – небольшой городок. Мать Джилл все еще работала на «нефтяных людей», и Джилл знала, что она обязательно будет рассказывать о ней, что рано или поздно Дэвид Кенион услышит о ее успехах. Поэтому в письмах Джилл сочиняла истории о всех кинозвездах, с которыми работала, никогда не забывая называть их просто по имени. Она научилась уловке всех актеров на эпизодических ролях – договариваться с работающим на съемочной площадке фотографом, чтобы он сфотографировал ее стоящей рядом с актером-кинозвездой. Фотограф отдавал ей два отпечатка, и Джилл посылала один матери, а другой оставляла себе. В письмах она давала понять, что до статуса кинозвезды ей остается всего один шаг.