— Сказать по правде, — сказала София, — у меня такое чувство, как будто я уже что-то ем.

— Отличная правда. Что вы хотели бы съесть? — сказала хорватская женщина (нет, скорее все же девушка, решила София).

— Даже не знаю, чего я хочу, — сказала София.

Девушка подошла к холодильнику. Она достала мускусную дыню, разрезала ее и вычистила ложкой семечки.

— Вы хотите, чтобы я порезала ее на маленькие кусочки, или хотите есть ее вот так? — сказала она, подняв одну из половинок. — Это одна из причин, по которой мне нравится этот сорт дыни. Она вырастает прямо вместе с чашкой, точнее, в чашке.

— Кого-то вы мне напоминаете, — сказала София.

— Ее зовут Шарлотта? — сказала девушка.

— Ха, — сказала София.

Она взяла ложку.

Съев половину дыньки, она положила ложку и сказала:

— Мне бы хотелось рассказать вам немного об отце моего сына.

— Мне бы хотелось это услышать, — сказала девушка.

Она села за стол и, подперев голову руками, приготовилась слушать.

— Любовь всей моей жизни, — сказала София. — Такое и впрямь бывает. Хотя мы почти не были вместе, всего одну ночь в разгар зимы и потом, несколько лет спустя, полнедели в разгар лета.

— Почему так мало? — сказала девушка.

— Так вышло, — сказала София.

— А, — сказала девушка. — Так вышло. Как знакомо.

— Это была рождественская ночь, — сказала София. — Я гостила в этом самом доме, где мы сейчас находимся, с сестрой и некоторыми ее коллегами. Тогда они жили здесь всей оравой. Мне было за тридцать, незадолго до этого умерла моя мать. Я вышла прогуляться по тропинке — той самой тропинке, что ведет сейчас к главным воротам. Тогда там никаких ворот не было — просто выход на дорогу с табличкой, на которой стояло название дома. Я пошла прогуляться в потемках, мне не понравились люди, с которыми жила сестра, и мне казалось, что меня убьют, на меня нападут, я заблужусь — так ей и надо, так им всем и надо… Я брела, понурив голову, погруженная в эти нелепые мысли, и в потемках буквально врезалась в человека… Он стоял с какими-то людьми, жившими поблизости. Он сказал, что вышел на прогулку, потому что ему стало грустно… В море был шторм, затонул датский корабль, и я подумала, что он, возможно, живет в этих краях и переживает об этом или о местных жителях, вышедших в море на спасательных лодках. Он сказал, что ничего не знает об утонувших и о спасательных шлюпках. Ему стало грустно, когда он услышал в новостях, что умер Чарли Чаплин.

— Кто? — спросила девушка.

— Чарли Чаплин. Он был очень известным актером немых фильмов, — сказала София.

— А, знаю. С большими ногами, — сказала девушка. — Большие башмаки. Забавный. В моем родном городе есть памятник.

— Так что нам обоим было грустно, — сказала София. — Мы пошли прогуляться, добрались до деревни. Он поднялся по ступенькам какого-то дома, снял с входной двери рождественский венок, поднял его и сказал: «Пусть сегодня он будет моей рамкой». Оглянулся на меня сквозь венок и сказал: «Ну да. То, что надо». Я тоже взяла венок, он был из остролиста, посмотрела сквозь него и увидела его. В смысле, увидела его… Мы взяли венок с собой, и сели под этим деревом, и всю ночь смотрели на всё сквозь венок… Затем, пожелав друг другу доброй ночи и доброго утра, обменялись адресами, а это было задолго до имейлов, Шарлотта, и поиска людей в гугле, так что в те времена было гораздо проще потерять связь. Что не так уж плохо, если вдуматься. Хоть я и не хотела терять связь с этим человеком, он мне понравился, заинтересовал меня. Но вскоре после той ночи я потеряла кошелек, оставила его в такси, а внутри лежала свернутая бумажка с его адресом. Он тоже так и не связался со мной. Поэтому мы больше не виделись, много лет. Восемь лет… Потом я шла по лондонской улице, я была тогда уже совсем другим человеком. Но я увидела вдруг мужчину, который так и не написал мне, наши взгляды встретились, когда мы разминулись на улице. Мы очень обрадовались, что снова увиделись, и составили план. Мы запланировали поехать на неделю в Париж. И поехали в Париж… Но это было неправильно, не для меня. Я это четко поняла там, в Париже. К тому времени я была так занята, что не могла совершать ошибки, так сильно занята, что не могла импровизировать в жизни… Мы поехали именно в Париж, потому что он хотел посмотреть картины. Мы ходили по знаменитым музеям и галереям. Вообще-то он приехал сюда на то Рождество только потому, что заинтересовался одной художницей — скульпторшей, жившей неподалеку. В смысле она уже тогда умерла, умерла некоторое время назад, но он приехал, поскольку ему очень сильно нравилось то, что она делала, и он хотел увидеть, где она жила. У него дома была ее скульптура, я ее видела. Вообще-то это были просто два круглых камня. Но они были поразительно красивые. Я хочу сказать, скульптура состояла из двух частей. Они должны были подходить друг другу… Но мы с ним не подошли… Он думал, причина в том, что он слишком старый. Он и правда был старше и по сравнению с тем, сколько лет было мне, казался древним стариком. Тогда ему было за шестьдесят. Теперь-то я знаю, что в шестьдесят ощущаешь себя точно так же, как и в любом другом возрасте, даже в семьдесят. Внутри ты всегда остаешься самим собой, сколько бы лет ни давали тебе люди, глядя на тебя снаружи… И, честно говоря, это не он для меня, а я для него была старовата. Я не представляла жизни вместе с ним. Слишком мало общего. Даже отдаленного шанса. Я довольно быстро поняла, что это было бы невозможно по чисто практическим причинам. Хотя даже за это короткое время он многому меня научил. Он очень много знал о самых разных вещах, об искусстве… Картины, живопись. В смысле я, конечно, знала о Моне и Ренуаре, ну, все о них что-нибудь слышали. Но я мало знала о скульпторше, жившей здесь, а теперь знаю о ней чуть больше. Кстати, я знаю чудесную историю о ней, которую очень хотела бы ему рассказать. Я прочитала ее в газете в прошлом году, он был бы в восторге от этой истории.

— Но он уже умер, — сказала девушка.

— Наверное, — сказала она. — Я уже старая, а он уже тогда был стариком.

— И это был Годфри Гейбл, — сказала девушка. — Фигура в сарае. Но вы же знаете, что он давно умер.

— Боже мой, нет, — сказала София. — Я говорю не о Годфри.

Она рассмеялась.

— Переспать с Рэем! Да я бы никогда не переспала с Рэем. Так и вижу, как он на небесах умирает со смеху от одной мысли. Мамочки, нет. У нас с ним всё было не так.

— Ладно, — сказала девушка. — А зачем тогда вы мне это рассказываете?

— В тот момент, когда я встретила Рэя, Годфри Гэйбл — это был псевдоним, под которым он работал, — сказала София. — Я готовилась стать матерью-одиночкой. Я не хотела бросать работу. Ему нужна была семья. Он поддерживал меня, мы оба чувствовали себя защищенными и в то же время свободными. Это была очень хорошая договоренность. Я всегда буду благодарна Рэю. И Годфри.

— Но, по-моему, — сказала девушка, — сейчас вы раскрываете мне секрет.