Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты не думала, что у драконов тоже есть дети? — я вспомнил о Зебрине. Мне кажется, в иное время и при других обстоятельствах, эти девчонки могли бы подружиться. — Что на ТОЙ стороне тоже не хотят воевать?
— Нет! — ох уж этот мне юношеский максимализм... — Драконы — злые чудовища. Их надо истребить.
— Прекрасно. А потом отыщется кто-то ещё, кто тебе не понравится, а потом — ещё...
— Если у нас будет король, который сможет управлять Оружием, Заковия будет непобедима. А ты хочешь сбежать. Ты безответственный.
— Это тебе твой Учитель наплёл?
— Нет, — наконец-то её пробило смущение. Щеки покраснели, на тонком горле выступили багровые пятна. — Он как раз говорит, как ты. Ну, что в этой войне не будет победителей, и что Оружие — это огромное ЗЛО.
Вот почему таинственный Учитель Зорьки послал повстанцев убить наследника. Он уверен, что Оружие — это ещё большее зло, чем сама война. Так же думала и Кассандра, между прочим. И всеми силами пыталась не допустить, чтобы я попал в Заковию.
— Зорька, может, тебе стоит послушать Учителя, — сказал я. — Применить абсолютное оружие — это не выход. Ведь можно сделать ещё хуже...
— Вы не понимаете! — закричала девчонка. — Вас не лишали мамы с папой, когда вам был всего один год от роду! Я хочу отомстить!
Меня лишили, — хотел сказать я. — Я тоже рос сиротой, и если бы не бабушка...
Но не сказал.
Для каждого ребёнка его трагедия — самая главная.
Остальные — не в счёт.
— Я — не Избранный, — несколько жестче, чем надо, ответил я. — И не буду применять Оружие, чем бы оно не было. Я не вояка. Я заключаю сделки.
Из глаз Зорьки брызнули слёзы. Вот прямо брызнули — как из пульверизатора. Рот распялился, подбородок задрожал...
Ребёнка лишили конфетки. Большой такой конфетки, о которой он мечтал всю жизнь.
Но, повторю ещё раз, не всё в этом мире происходит ровно так, как нам того хочется.
— Ну-ну, — я притянул девчонку к себе, обнял за плечи и стал укачивать. — Посмотри на это с другой стороны: если война прекратится, дети больше не будут становиться сиротами. И не нужно будет никому мстить.
— Я не плакса, — пробулькала Зорька сквозь сопли и громкие шмыганья. — На самом деле, я очень сильная.
— А я лично считаю, что ничего такого тут нет, — я придвинулся ещё ближе и посадил её к себе на колени. Как маленькую. И погладил по голове. — Можно и поплакать, если тебе хреново.
— Слёзы — это слабость, — окончание фразы потонуло в ниагаре слёз. — Нытики не выживают.
— Мы никому не скажем, — пообещал я. — Честно-честно.
Наконец она успокоилась. Солнце к этому времени село, и город под ногами засиял миллионами чудесных огоньков.
Очень напоминало Новый год в Москве.
Сияли крыши домов, деревья, уличные фонари, арки, украшенные причудливыми гирляндами цветных фонариков, и даже на каменных горгульях красовались ожерелья из света.
— Симпатично, — одобрил я. — Город начинает мне нравиться.
— Иллюминация в честь прибытия наследника, — всхлипнула Зорька. — И если ты — это он, то всё это для тебя.
— Я польщён.
— Не стоит. Каждый магический фонарик обходится жителям в дополнительную статью налога.
— Иногда ты рассуждаешь, вовсе не как ребёнок.
— Учитель преподавал мне основы экономики.
Зорька поднялась на ноги, потянулась, а потом оглянулась на меня.
— Ну что, пошли? — и спокойно направилась к слуховому окошку, которое, я так понимаю, выходило на лестницу внутри дома.
— А как же те, кто рыщет по городу, чтобы меня убить? Я думал, безопаснее и дальше передвигаться по крышам.
— Я их выдумала, чтобы ты не сбежал, — отмахнулась Зорька и взявшись за щеколду, распахнула красивое, сработанное из цветных стёклышек, слуховое окно. — Если кто тебя и ищет, так это гвардейцы Мортиферуса. Чтобы вернуть во дворец.
Я усмехнулся.
Нечто подобное я и подозревал. Впрочем, имеются ещё Повстанцы — и им ещё нужно доказать то, что я пацифист.
Пока мы спускались, у меня начало громко бурчать в животе. В подъезде витали вкусные запахи: кто-то жарил мясо, кто-то пёк свежую сдобу, а из-под одной из дверей я унюхал аромат горячего шоколада...
Так и хотелось постучать, улыбнуться и сказать:
— Здравствуйте, меня зовут Макс. Для друзей — Безумный Макс. Накормите, люди добрые, чем Люцифер послал.
Я вздохнул. Не всё происходит так, как хочется...
Когда Зорька толкнула дверь подъезда, и заскрипела ржавая пружина, на секунду показалось, что я очутился в Москве, в старой пятиэтажке, где мы жили с бабушкой.
Но как только вышли на улицу, ощущение прошло.
По каменной мостовой шел единорог.
Вот Люцифер мне в печень, не вру!
Был он не белый, как принято рисовать на картинках, а пегой масти, навроде обычной лошади. Грива заплетена в красивые косички и украшена бантиками. Копыта — с суповую миску, и я говорю не о тех жалких блюдцах, на которых подают еду в дорогих ресторанах.
Единорог был впряжен в карету, обитую ярким пунцовым бархатом, и просто прошел мимо нас, задумчиво покачивая тяжелой, украшенной витым рогом головой.
Зорька не обратила на животное никакого внимания. Зато долго и пристально присматривалась к транспортному средству.
Затем крадучись подобралась поближе и юркнула внутрь. Я не знал, что делать. Бежать за ней? Или отправиться восвояси?.. Время-то поджимает, и до окончания пари остаётся не так уж и много.
К счастью, Зорька появилась через пару минут — карета не успела уехать далеко. Она держала чёрный бархатный камзол с серебряным позументом и такую же треуголку.
— Хозяин дрыхнет, — пояснила она. — И ничего не заметит, пока не проснётся.
— Это и дало тебе право его обчистить?
— Ой, да ладно тебе, — она брезгливо сморщила носик. — У аристократов и так всего полно, он даже не заметит.
— Откуда ты знаешь, что он — аристократ? Может, это его единственный пиджак, нажитый непосильным трудом?
— В каретах, запряженных единорогами, ездят только очень богатые господа, — отрубила Зорька. — Надевай. Твой комбез слишком бросается в глаза.
Камзол был мне маловат. В талии он не сходился, жал в плечах, да и рукава были коротки.
— Я похож на хипстера, — пожаловался я, пытаясь оглядеть себя со всех сторон. — И не говори, что эту панамку я тоже должен напялить.
— Если не хочешь, чтобы тебя узнал первый встречный — пяль, — Зорька протянула смешную мягкую шляпу, украшенную раскидистым петушьим пером.