Мы сели на низенькую стенку, ожидая Фанданго. Глянц рассказал, что он объезжает с проверкой все трубопроводы, поскольку в Красный Камбервик маджента поступает с сильно пониженной насыщенностью цвета: вероятно, где-то прорвало трубу.

— Нелегкая работенка, — пожаловался он. — Есть множество ответвлений, не показанных на картах.

Вскоре показался и Фанданго. «Форд», к счастью, удалось завести без проблем. Карлоса и Мэтью представили друг другу, и мы направились назад в Восточный Кармин, увозя с собой шестьдесят семь карточек, в том числе для лечения насморка, полотно Караваджо, чиновника НСЦ и его велосипед с двадцатью одной скоростью — а также уверенность в том, что Джейн скоро расскажет мне о происходящем.

5.2.03.01.002: Любой гражданин, контактировавший с плесенью, пусть и косвенным образом, обязан пройти карантинные процедуры.

Смотритель остановил «форд» на изогнутом обрыве у потрепанного знака с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ВОСТОЧНЫЙ КАРМИН». Город находился менее чем в миле отсюда и хорошо просматривался, так что Фанданго отправил при помощи зеркала сообщение азбукой Морзе о том, что мы вернулись в целости и сохранности и подобрали еще одного пассажира. С поста слежения за молниями скоро пришел ответ, гласивший, что послание получено и что наш карантин будет продолжаться до середины дня. Если бы мы заразились плесенью, симптомы непременно проявились бы через два часа.

Утро было жарким, и мы сели под ближайшее дерево. Фанданго вскипятил чаю на керосиновой плитке. Цветчик рассказал нам о своей карьере — в тысячу раз более увлекательной, чем заведование веревочными фабриками. Я жадно слушал, как он рассказывал о злободневных и неразрешимых вопросах — с такой властностью, которой я еще ни в ком не замечал.

Он поведал, что индекс рассеивания насыщенности — известного всем как «выцветание» — будет расти: плохая новость! Почтовые ящики, ранее красившиеся раз в полвека, теперь требовали покраски каждое десятилетие. Это создавало недопустимую нагрузку на ограниченные ресурсы пигмента и увеличивало потребность в цветном мусоре.

— А правда, что, если предметы слишком много рассматривают, это усиливает их выцветание? — спросил я. На эту тему писали много, но далеко не всегда разумно.

— Вовсе нет, — возразил цветчик. — Я даже советую рассматривать их как можно больше, прежде чем синтетический цвет побледнеет.

— Но ведь если увеличить сбор цветного мусора, — поинтересовался отец, — это избавит от нехватки пигмента?

Энэсцэшник объяснил, что пик сбора давно прошел и, хотя сейчас разрабатываются новые участки в нетронутой пока еще Великой Южной конурбации, синтетические цвета подвергнутся еще более жесткому рационированию.

— А что насчет бандитов? — спросил я. — Ведь если бы не их присутствие в пределах Внутренней границы и проблемы с преодолением стометровой Полосы дискомфорта, богатые месторождения Великой Южной конурбации начали бы осваиваться куда раньше.

— Массированное применение плесени, разновидность «Б», — сказал цветчик, понизив голос, — и если то, что я слышал, правда, это случится очень скоро.

— А как насчет законодательной базы? — осведомился отец.

Правила прямо запрещали причинение вреда любому человеческому существу, независимо от его гигиенических навыков, привычек или особенностей речи. Представители же вида homo feralensis были хоть и примитивными, но все же людьми, вне всяких сомнений.

— Хороший вопрос, — кивнул тот. — Ущерб ландшафту и посевам, который они наносят, позволяет переквалифицировать их во вредителей, которые, согласно правилам, подлежат уничтожению. — Он рассмеялся. — Уловка, и притом блестящая.

Мы с отцом переглянулись, но ничего не сказали. Да, бандиты были всего лишь ходячим биологическим недоразумением, но если плесень коснулась твоей семьи, ты не пожелаешь ее никому — ни желтым, ни малоприятным префектам, ни даже бандитам. Видя, что мы не согласны со столь радикальным подходом, цветчик сменил тему и заговорил о дружественной человеку городской среде. В частности, он упомянул о своих работах в Восточном парке — одном из трех крупнейших садов Коллектива.

— Как я слышал, это нечто потрясающее, — заметил отец, отчасти хромоботаник в душе. — Мечтаю как-нибудь посмотреть на него.

— Вы даже представить себе не можете, насколько это грандиозное зрелище, — ответил Глянц. — Полная гамма CYM,[15]пигмент подается под восьмидесятифунтовым давлением. Чистота и яркость цвета — на уровне шестидесяти процентов, а все, что выходит за пределы гаммы, окрашивается вручную. Мы не придерживаемся строго ботанического цветоподбора, используем самые разнообразные и тонкие оттенки — промежуточные, вторичные, триадические, — которые возвышают душу и изгоняют из нее серость. Особенно хороши люпиновые ковры. Когда я считал в последний раз, у нас было восемьдесят четыре оттенка одного только розового.

Около часа мы слушали, как он рассуждает о проблемах централизованного цветоснабжения и дефицита краски, — и расстраивались все больше. Глянц еще раз подчеркнул важность Великой Южной конурбации, но сообщил, что под землей таится множество невыявленных цветных предметов, поскольку в Эпоху сердечности мягкая почва и листья покрыли созданное в Эпоху нетерпимости, и требуются лишь умелые копатели. Они с отцом побеседовали о плюсах и минусах открытой и закрытой разработки цветного мусора, о том, что НСЦ рассматривает возможность создания общевидных цветов из натуральных пигментов и даже сумела путем хромосинтеза добыть синтетическую бледно-оранжевую краску из моркови.

— Из восьми тонн моркови получается одна ложка общевидного пигмента с чистотой всего в шестнадцать процентов, — сказал он. — Негусто, но парни из технического отдела не сдаются.

У меня все не появлялось возможности отползти в сторонку для встречи с Джейн, но наконец Фанданго велел мне наполнить ведро воды для «форда». Я пошел к реке через дубовую рощицу. То, что рассказал цветчик, мне понравилось. Работа в НСЦ была мечтой каждого гражданина, но удавалось это немногим. Ежегодно они принимали четырех кандидатов из тысячи, иногда меньше. Всего лишь мечта — но зато какая! Сотрудникам НСЦ давались громадные привилегии: статус старшего инспектора, свободное передвижение внутри Коллектива с посадкой на любой станции, независимо от сезонных ограничений, легальное использование предметов, запрещенных в ходе скачков назад, право реквизировать любой «форд» и — самое лучшее — постоянная жизнь в окружении синтетических цветов. Единственной загвоздкой было то, что даже при необходимых знаниях и умениях и 60-процентном (как минимум) цветовосприятии кандидаты выдвигались главным префектом. А префекты предпочитали оставлять людей с высоким восприятием для сортировки цветных вещей. Я всерьез не думал о карьере в НСЦ, такой далекой и невозможной она казалась, — но что, если попробовать все же стоило?